– Что такое, сынок?

– А, ничего, – ответил Эрвин, переводя взгляд на шерифа. – Не уговорили его и слова сказать на похоронах, вот и все.

– Ну, некоторые к этому относятся категорично.

– Да, видать так.

– Значит, не представляешь, с кем она гуляла?

– Ленора в основном была сама по себе, – сказал парень. – А кроме того, что вы сможете сделать-то?

Клещ пожал плечами.

– Мало что, думаю. Может, и не надо было ничего говорить.

– Простите, не хотел обидеть, – сказал Эрвин. – И хорошо, что вы рассказали. Хотя бы ясно теперь, почему она это сделала, – он сунул тряпку обратно в карман и пожал Клещу руку. – И спасибо, что подумали о бабуле.

Он смотрел, как отъезжает шериф, потом сел в свою машину и проехал двадцать пять километров до Коул-Крика. Включил радио на полную громкость и заехал в хижину бутлегера в «Голодном ущелье» купить две пинты виски. Когда вернулся домой, проведал Эмму. Насколько он знал, старушка всю неделю не вставала с постели. От нее начинало попахивать. Эрвин принес стакан воды и уговорил попить.

– Слушай, бабуль, – попросил он. – Ты давай поднимайся наутро, приготовь мне с Ирскеллом завтрак, ладно?

– Дай мне полежать, – ответила она. Перевернулась на бок, закрыла глаза.

– Только еще один день – и все, – сказал он. – Я тут с тобой не шучу. – Он пошел на кухню и пожарил картошки, соорудил для себя и Ирскелла бутерброды с болонской колбасой. После еды Эрвин помыл сковородку с тарелками и снова заглянул к Эмме. Потом вынес на крыльцо две пинты и вручил одну старику. Сел в кресло и наконец решил поразмыслить над словами шерифа. Три месяца. Ленора явно забеременела не от какого-нибудь парня из местных. Эрвин знал всех в округе и был в курсе того, что о ней думали. Единственное место, куда она любила ходить, – это церковь. Он задумался, когда впервые приехал новый священник. Это, выходит, апрель, немногим больше четырех месяцев назад. Припомнил, как Тигардин перевозбудился, когда на общую трапезу пришли девчонки Ристеров. Не считая Эрвина, этого как будто никто не заметил, разве что молодая жена священника. Ленора даже убрала подальше чепчики вскоре после того, как появился Тигардин. Эрвин тогда подумал, что ей наконец надоело выслушивать обзывательства в школе, но, может, были и другие причины.

Он вытряхнул две сигареты из пачки и раскурил, затем передал одну Ирскеллу. За день до похорон Ти-гардин сказал паре прихожан, что ему не хотелось бы проповедовать на могиле самоубийцы. Так что пришлось попросить сказать пару слов своего бедного больного дядю. Альберта на деревянном кухонном стуле принесли двое мужчин. Выдался самый жаркий день в году, и в церкви было как в топке, но старик не сплоховал. Пару часов спустя Эрвин отправился покататься по проселкам, как всегда поступал, когда переставал что-либо понимать в этой жизни. Проезжал мимо дома Тигардина, видел, как священник идет в туалет в домашних тапочках и обвислой розовой шляпе женского фасона. Его жена загорала в бикини, растянувшись на одеяле на заросшем бурьяном дворе.

– Черт, ну и жара, – буркнул Ирскелл.

– Ага, – ответил Эрвин через минуту-другую. – Может, сегодня тут ляжем на ночь?

– Не пойму, как Эмма терпит жару в спальне. Там как в духовке.

– Она встанет утром, приготовит нам завтрак.

– Правда?

– Ага, – сказал Эрвин, – правда.

И она приготовила – бисквиты и яйца с мясной подливкой, причем поднялась за час до того, как они выбрались из одеял на крыльце. Эрвин заметил, что она умылась и переоделась, повязала на редкие седые волосы новый платок. Эмма почти не говорила, но, когда села и начала накладывать себе пищу, он понял, что о бабушке уже можно не беспокоиться. На следующий день, когда из своего пикапа вылез бригадир и показал на часы – дескать, работа закончена, – Эрвин заторопился к себе в машину и снова проехал мимо Тигардина. Припарковался в двухстах метрах дальше по дороге и вернулся пешком, срезав через лес. Сидя на развилке ложной акации, следил за домом священника, пока не село солнце. Он еще не знал, что ищет, но представлял, где найдет.

Через три дня под конец рабочих часов Эрвин сказал начальнику, что больше не вернется.

– Ой, ладно тебе, малой, – ответил бригадир. – Блин, да ты у меня чуть ли не лучший работник, – он густо сплюнул табаком на переднюю покрышку своего пикапа. – Давай еще недельки две? К тому времени как раз и закончим.

– Я не из-за работы, Том, – сказал Эрвин. – Просто сейчас надо заняться кое-чем совершенно другим.

Он поехал в Льюисберг и купил две коробки девятимиллиметровых патронов, завернул домой и проведал Эмму. Она хлопотала на кухне, оттирала на четвереньках линолеум. Эрвин зашел в спальню и достал из нижнего ящика комода немецкий «Люгер». Впервые притронулся к нему с тех пор, как больше года назад Ирскелл попросил убрать пистолет подальше. Сказав бабушке, что скоро вернется, отправился на Стоуни-Крик. С толком почистил оружие, потом вставил в магазин восемь патронов и выстроил в ряд банки с бутылками. За следующий час перезарядил его четыре раза. Пистолет снова казался частью руки, когда Эрвин убрал его в бардачок. Промахнулся Эрвин всего три раза.

По дороге домой заехал на кладбище. Ленору похоронили рядом с матерью. Памятник еще не поставили. Он смотрел на сухую коричневую почву, отмечающую место упокоения, и вспоминал, как они с Ленорой приходили сюда последний раз на могилу Хелен. С трудом припомнил, как она в тот день пыталась с ним заигрывать – по-своему, неловко, заговаривала то об их сиротстве, то о предначертанной любви, – и снова на нее рассердился. Если б он тогда обратил внимание, думал он, если б над ней меньше издевались, может, все бы повернулось по-другому.

На следующее утро Эрвин ушел из дома в обычное время, делая вид, что собирается на работу. Хотя и чуял нутром, что виною всему Тигардин, надо было убедиться. Он начал следить за каждым движением священника. За неделю видел, как этот ублюдок три раза трахнул Памелу Ристер на старом проселке в стороне от Рэггед-Ридж-роуд. Она ходила к нему полями от родительского дома, каждый второй день ровно в полдень. Тигардин сидел в спортивной машине и любовался на себя в зеркало, пока она не являлась. После их третьей встречи Эрвин целый день собирал из сухостоя и бурьяна засидку в паре ярдов от высокого дуба, под которым парковался священник. По своему обычаю Тигардин торопил девчонку домой, как только они заканчивали утехи. Ему нравилось постоять под деревом, облегчить мочевой пузырь и послушать какую-нибудь легковесную попсу бабблгам-поп по радио. Время от времени Эрвин слышал, как он разговаривает сам с собой, но слов разобрать не мог. Через двадцать – тридцать минут машина заводилась, Тигардин разворачивался в конце проселка и ехал домой.

На следующей неделе священник добавил в список побед и младшую сестру Памелы, но встречи с Бет Энн проходили в церкви. К этому времени Эрвин уже отбросил сомнения, и, проснувшись воскресным утром под колокольный звон над ущельем, решил, что время пришло. Боялся, что, если ждать дальше, он струсит. Эрвин знал, со старшей Тигардин всегда встречается по понедельникам. Уж чему-чему, а своим привычкам этот кобель следовал неукоснительно.