и выла, словно собака, – дикая седая тварь с ядом под длинными ногтями и с дохлыми пауками в волосах.

– Ты мне не ответил, Стинк, – сказал Акль, который сидел напротив и, к счастью, не смотрел в сторону Хордило, занятый стряхиванием комков застарелой грязи с плаща. – Ты был когда-нибудь женат?

– Нет, – ответил Хордило. – И не хочу, Акль. Не желаю, чтобы бывшие супруги преследовали меня по пятам, швыряя к моим ногам сопливое отродье, которое я никогда прежде не видел, и заявляя, будто это мои дети, хотя каждому ясно, что мое семя просто не в состоянии породить нечто столь уродливое, – боги, я знал множество баб, если ты понимаешь, о чем я, и ни одна из них никогда не называла меня уродом.

Акль помедлил, разглядывая извлеченный из шерстяного плаща длинный корень.

– Слышал, тебе нравится Римли, – сказал он. – Она жутко близорукая и дальше своего носа не видит.

– И что с того?

– Ничего, друг мой. Я лишь сказал, что она почти слепая. Только и всего.

Осушив кружку, Хордило яростно уставился сквозь толстое бугристое стекло в окно:

– Фелувил выбирает своих шлюх не за красивые глаза – в смысле, не за зрение. Не важно, насколько хорошо они видят. Но, могу поспорить, тебе ведь не хотелось бы, чтобы от них воняло?

– Если они и воняют, я внимания не обращаю, – ответил Акль.

– Я не об этом. Они-то пахнут нормально, а проблема как раз в тебе, верно?

При этих словах Акль поднял взгляд: Хордило видел в окне лишь размытое неровное отражение его лица, но даже оно не могло скрыть жуткие безжизненные глаза собеседника.

– Что, в самом деле проблема во мне, Хордило? И из-за этого ни одна женщина не желает со мной лечь, сколько бы я ни предлагал заплатить? Ты так считаешь? В смысле, их отталкивает мой запах? Уверен?

Хордило нахмурился, увидев за окном тяжело ступающего Страхотопа, который вышел на первый дневной обход.

– От тебя не слишком хорошо пахнет, Акль. Только ты сам этого не замечаешь.

– Да, не замечаю. Просто не могу. Но знаешь, тут полно мужиков, от которых тоже воняет будь здоров, но они каким-то образом находят себе компанию в постели наверху, а если могут себе это позволить, то и каждую ночь.

– У них другой запах, – упрямо возразил Хордило. – Живой, если ты понимаешь, о чем я.

– Вряд ли баб так уж беспокоит мой запах, – возразил Акль, выпрямляясь. – Скорее, все из-за того, что меня объявили мертвым, продержали трое суток в гробу, а потом еще два дня в могиле. Не думаешь, что все дело в этом, Стинк? Я, конечно, точно не знаю, но вполне вероятно, что мои одинокие ночи как-то связаны с этими… подробностями. По крайней мере, стоит рассмотреть такую возможность, как думаешь?

Хордило пожал плечами:

– От тебя в любом случае воняет.

– И чем же именно?

– Как от трупа на кладбище.

– И что, от меня всегда так пахло?

– Откуда мне знать? – нахмурился Хордило. – Нет, скорее всего. Но точно не скажу, раньше я не был с тобой знаком. Тебя ведь выбросило на берег? Мне нужно было выполнить свой долг, а у тебя не было денег.

– Если бы ты позволил мне проводить тебя к зарытому сундуку, то сейчас был бы богат, – ответил Акль. – А меня не вздернули бы лишь потому, что вашему повелителю нравится смотреть, как пляшут висельники. Все могло быть совсем иначе, Хордило, имейся у тебя под черепом хоть немного мозгов.

– Верно. Так почему бы тебе сейчас не отвести меня к тому клятому сундуку, про который ты твердишь? Непохоже, что тебе больше не нужны деньги. Так или иначе, суть не в этом. Истина, которой ты столь упорно избегаешь, состоит в том, что мы тебя повесили как полагается и ты был мертв, когда тебя сняли. А мертвецам положено оставаться в земле. Таков закон.

– Будь я мертв, я бы сейчас тут перед тобой не сидел, верно? Тебе когда-нибудь приходилось выкарабкиваться из-под земли? Не окажись крышка того гроба сделана из дешевой древесины и не будь ваша земля столь жесткой, а ваши гробокопатели столь ленивыми, мне бы ни за что не выбраться. Так что если и стоит кого винить за то, что я здесь, так это всех вас в вашей вшивой деревеньке.

– Но я-то ведь не копал могилу, верно? В любом случае нет никакого зарытого сундука. Иначе ты уже давно бы к нему вернулся. Вместо этого ты спишь под столом, да и то лишь потому, что здешним собакам нравится по тебе кататься, чтобы скрыть свой запах. К тому же Фелувил считает тебя забавным.

– Хочешь сказать, ее смешит мой мертвый взгляд?

Хордило посмотрел в сторону главного зала таверны, но Фелувил все так же сидела за стойкой, закрыв глаза, так что голова ее была едва видна. Почти каждую ночь она не смыкала глаз до рассвета, и никого не удивляло, что днем эта женщина практически всегда спала. Он видел, как незадолго до этого мимо нее проскользнул тот никчемный управляющий, Шпильгит Пурбль, и Фелувил не приоткрыла глаз, даже когда тот почти сразу же вернулся из своей комнаты наверху, уже в другой одежде. Подозрительное выражение на лице управляющего все еще беспокоило Хордило, но особо суетиться ему не хотелось, к тому же, пока хозяйка таверны дремала, не так уж трудно было налить кружку-другую за счет заведения.

– Тебе повезло, – наконец сказал он, – что у Фелувил есть свои странности. И не повезло, что таковых нет у ее девиц.

– Учитывая, чтó они наверняка видят каждую ночь в глазах мужчин, – заметил Акль, – можно было бы предположить, что от моих они будут в восторге.

– Похоть не так уж страшна на вид, – парировал Хордило.

– Что, правда? Баба настолько ею очарована, что прямо из одежки выпрыгивает? В смысле, совсем как любовь? Любовь, с которой сорвана вся сказочная вуаль?

– Какая еще вуаль? Здешние девицы не носят вуали, придурок. Суть в том, Акль, что каждую ночь они видят то, к чему привыкли, и их это вполне устраивает. А мертвые глаза – совсем другое дело. От них дрожь пробирает до глубины души.

– А от моего отражения в окне тебя в дрожь не бросает, Стинк?

– Имейся у меня бывшая жена, у нее, вероятно, были бы твои глаза.

– Не сомневаюсь.

– Но вряд ли мне стоит тебе напоминать, чего я, по счастью, избегал все эти годы. Ну… скажем так, не всегда, но почти все время. Есть предел тому, что