Удручало меня многое. Компьютер в зале рукописей. Почерк мисс Гвен. Жидкий картофельный суп с гренками, что подавали на ленч в кафетерии Британской библиотеки. Только не ирландское восстание.

Я пригубила вина.

— Почему ты считаешь, что это может удручать?

— Ну как же! — Джей улыбнулся. — Рыжеволосый народ. Неужели тебе не жаль ирландцев?

Я пожала плечами:

— Прошло двести лет. Слишком поздно искать виноватых.

— Но безобразия продолжаются. Вспомни Балканы.

— Лучше не буду, — сказала я.

— А предательницей предков ты себя не чувствуешь?

— Мои предки, надеюсь, умели мыслить здраво.

Если честно, я в этом сомневалась. Мои предшественники могли быть какими угодно, но благоразумием, думаю, не отличались. Я сменила тактику.

— Англичане свирепствовали в Ирландии, верно, но в те времена у них были на то веские причины, пусть мы сегодня этих причин и не понимаем. Вспомни «Унесенных ветром». Когда их читаешь, естественно, сознаешь, что рабство чудовищно, тем не менее болеешь за южан.

Я вдруг подумала о том, что человек, не ведающий, кто такой Алый Первоцвет, наверняка не читал и «Унесенных ветром».

Джей откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Получается, ты релятивистка.

Ненавижу, когда люди ведут себя так, будто в два счета все постигли.

— Я этого не говорила, — тотчас ответила я.

В колледже Джей определенно был любителем разного рода прений. Его глаза загорелись в предвкушении жаркого спора. А может, просто от пива. Черт побери! Когда наконец явится официант с едой?

— Как же тогда это называется?

Я уперла локти в стол.

— Послушай, оценивать то или иное историческое событие следует непременно с учетом всех обстоятельств. Ирландия грозила безопасности Англии. Британцы воевали с Францией, их европейские союзники были совершенно ненадежными и могли в любую минуту превратиться в противников.

— По-твоему, это оправдывает поведение англичан?

— Дело не в оправдании. — Я теряла терпение. Поймав себя на том, что повышаю голос, я схватилась за бокал, немного успокоилась и снова попыталась объяснить: — Задача историка — не судить либо оправдывать. Мы стараемся проникнуть в сознание людей из тех времен и взглянуть на мир их глазами.

— То есть уклониться от ответственности, так?

— Не так. Восстановить истину. Со всей ответственностью. Остальное — для спорных журнальных статей.

— Люблю спорные статьи, — сказал Джей.

— Я тоже, — призналась я. — В отдельных случаях. О, смотри! Несут еду.

Официант приблизился, но, увы, не к нам. К людям за соседним столиком. Зато мы отвлеклись от разговора. Джей повернул голову. В эту минуту с шумом распахнулась входная дверь и вошли три молодых человека, впуская уличный холод и чему-то смеясь. Один указал на бар, другой тут же скинул куртку. А третий…

Коварные бабочки, те самые, которые и не думали порхать в груди, когда я смотрела на стоявшего у стойки Джея, вдруг очнулись и, нарядившись в килты, под звуки волынок пустились в шотландскую плясовую.

Колин был в Лондоне.

На следующий день Летти стояла на крыльце симпатичного дома из красного кирпича на Генриетта-стрит, мысленно составляя список пыток, которые предпочла бы чаепитию у мисс Джилли Фейрли. Одним из первых шло выдергивание зуба, за ним следовало катание на дикой лошади, потом — попадание в лапы бандитам и прослушивание стихотворений на греческом. Последнее, впрочем, вовсе не пугало, но ничего подходящего больше не придумывалось, а медное дверное кольцо перед затуманенным взором все разрасталось, принимая небывалые размеры.

Зловещее отражение лица Летти в начищенном металле неуверенно смотрело на нее — здоровенный нос и причудливые косые глазенки. Как сказать женщине, что намерения ее воздыхателя самые низкие? Летти представить себе не могла, как входит в этот дом, угощается печеньем и говорит: «Простите, что сую нос не в свое дело, мисс Фейрли, но лорд Пинчингдейл приходится мне мужем. Я подумала, вам будет любопытно узнать. Премного благодарю за чай».

Быть может, следовало просто подложить под дверь записку без подписи да скорей бежать подальше отсюда.

Чувствуя себя восходящей на костер Жанной д'Арк, Летти крепко взялась за кольцо и громко постучала в дверь, будто надеясь, что звучность стука укрепит ее дух.

За дверью тотчас послышались торопливые шаги, и последнюю мысль — «Не лучше ли уйти?» — пришлось отбросить. Служанка, невысокая, но броской наружности, отворив, сделала реверанс и пригласила гостью внутрь. Летти вошла в переднюю, и за спиной закрылась дверь, лишая всякой возможности сбежать.

Развязывая ленты шляпки, Летти окинула свое отражение в зеркале беглым взглядом. На нее смотрела миссис Олсдейл, облаченная в черное прогулочное платье, — почтенная вдова вполне достойного и без излишеств вида. Даже ее рыжие волосы лежали относительно послушно — пришлось по столь особому случаю пригладить их с водой, заплести в косу и затянуть в узел, покуда они снова не заупрямились. Видеть себя столь искусно переделанной в другую женщину было весьма тревожно. Казалось, что настоящую Летти, ту, чьи муслиновые платья с кружевами перелицовывали по нескольку раз, а рыжие пряди вечно выпадали из прически, ту Летти, которой никогда не хватало терпения на поиски шляп или перчаток, запрятали в спокойную сдержанную миссис Олсдейл — в идеально чистых перчатках и с гладкой прической.

Летти поймала себя на том, что желала бы явиться к мисс Фейрли в платье понаряднее, и устыдилась. «Я пришла не на состязание, — печально думала она, следуя за служанкой по узкой лестнице на второй этаж. — А если бы и на состязание, то наверняка проиграла бы».

— Прошу сюда, мадам. — Девушка повернула ручку в одной из двух дверей на небольшой площадке и отошла в сторону, давая гостье дорогу.

После темного коридора гостиная, оклеенная бледными бумажными обоями с зелеными ромбами, несмотря на некоторую старомодность, показалась неожиданно уютной. У одной стены темнел большой буфет с горделиво красовавшимися чашками дорогого французского фарфора и более повседневной глиняной посудой, разрисованной картинками из местной жизни — синим по белому. Мисс Фейрли сидела за небольшим круглым столиком, лицом к двери, и разговаривала с кем-то, кого с порога Летти не могла видеть. Определенно не с миссис Гримстоун, ибо та сидела тут же, по левую руку мисс Фейрли, и, скривившись, смотрела в свою чашку, будто напиток был ей противен. О присутствии третьего человека говорила лишь чья-то рука на краю стола, точнее, кусочек рукава, да третья чашка, неровно стоявшая на бело-синем блюдце.

Если мисс Фейрли принимала и других гостей, говорить с ней о недостойном поведении лорда Пинчингдейла было никак нельзя. Не следовало этому радоваться, однако Летти ничего не могла с собой поделать.