– Chérie, – позвал я.

– Прости. – Резким движением она вытерла слезы о рукав. – Само вырвалось. Хотя все равно плевать они хотели.

– Ну и ладно, сказала и сказала. Все хорошо.

Она повернула ко мне изумленное лицо.

– Ну, то есть не хорошо, конечно, – быстро поправился я, – но я понимаю, зачем ты это сделала. Теперь…

На самом деле я не знал, что будет теперь – теперь, когда теща с тестем в курсе моей измены.

– А мой прекрасный папаша тобой вообще наверняка гордится!

– По-моему, он меня задушить готов.

– Нет! Наверное, сидит сейчас в своем дурацком клубе и приговаривает: «А парень-то молодец!» А моя мать! Как она может такое говорить?! Они роботы! Мама, видимо, считает, что отношения – это математика!

– А ты знала? Про отца?

Она отстранилась, и моя рука упала с ее плеча.

– Может, и догадывалась. Но когда она говорит мне в открытую, так, будто в этом нет ничего особенного…

Глаза ее снова наполнились слезами, и Анна отвернулась к окну.

– Ничего. – Я так хотел обнять ее! – Все хорошо.

– Ничего не хорошо, и ты сам это прекрасно понимаешь! Как будто мало мне… – Она осеклась. – Я сама не знаю, зачем рот раскрыла.

Я смотрел в окно на бирюзовое море. Конечно, я не был рад, что она меня выдала, однако понимал – это не ее вина. Что бы она теперь ни сказала, что бы ни сделала, виноват один я.

Она снова повернулась ко мне:

– Ты все равно должен уехать, Ричард. Теперь все стало еще хуже. Но я разберусь сама. А если здесь будешь и ты, и мой отец…

Я набрался смелости и предложил:

– А если мы вместе уедем?

– Нет. Может, я оставлю им Камиллу и уеду куда-нибудь одна.

– Мне все-таки кажется, если бы мы с тобой провели какое-то время вместе, поговорили…

– …и снова забрались в седло, как предлагает мама? В каком-нибудь романтичном маленьком отеле? С завтраком от заведения?

– Я не об этом. Я хочу… поговорить. Просто обо всем поговорить.

– Я ни с кем не хочу сейчас говорить. – Анна подошла к столу и стала убирать посуду. – Я хочу исчезнуть.

– Мы не справимся, если не будем вместе.

– Вместе?! – переспросила она, смерив меня изумленным взглядом. – Ты ездил в Лондон. Я еще не успела уложить это в голове. В Лондон. Это чересчур.

– Мы можем просто вместе выйти из дома? Прогуляться?

– Прогуляться? Кофейку попить? И это, по-твоему, все исправит? Ты уж извини, что у меня есть чувства и я не могу заставить себя взбодриться. Уж извини, что у меня разбито сердце. Сложно тебе, наверное, со мной.

– Я не хочу покидать тебя, – сказал я, снова подходя к ней.

Ее глаза потемнели, и я угадал ее ответ:

– Ты уже меня покинул.

И я уехал. Уехал в компании третьесортной африканской скульптуры. Ни признания в любви, ни шанса объяснить, чего я хотел добиться, вернув картину. Левый поворот, правый, левый, и нет пути к счастливому финалу. Родители Анны знают о моей измене, и все пессимистические сценарии, которые прокручивались сейчас в моей голове, заканчивались разводом. Вне зависимости от того, как Анна хотела бы поступить со мной сама, знание, что ее обожаемые родители теперь меня не одобряют, может подтолкнуть ее к разрыву отношений.

А если бы я привез картину назад, сложилось бы все по-другому? В глубине души Анна сентиментальна. Что было бы, если бы она вышла ко мне по гравиевой дорожке и увидела «Медведя» на крыше «Пежо»? Она бы побежала ко мне, назвала мерзавцем, поцеловала бы в тоскующие губы? А я бы подхватил ее и закружил в лучах заходящего солнца, и, наверное, с ее ножки упала бы туфелька, и мы бы смеялись, и все бы немедленно стало хорошо, прямо как в кино?

Наверное, нет. А может, и да. Во время четырехчасового пути до Парижа мне нужно было выместить на чем-то злость, и Дэйв с Дэном служили мне мальчиками для битья. Если бы они вернули дурацкую картину, может, я сейчас находился бы не на шоссе А13, а в доме тестя с тещей.

Была и другая проблема, и она поджидала меня в телефоне. С утра я поставил Жюльена в известность о том, что еду за «Медведем», и с тех пор получил от него восемь пропущенных звонков и целый каскад сообщений – сперва обеспокоенных, затем быстро принявших характер воплей капслоком: «НЕМЕДЛЕННО ПЕРЕЗВОНИ, ПРИДУРОК!»

Наконец я добрался до Парижа. Дом мрачно навис надо мной, как еще один член семьи, которого я подвел. Я включил свет, заглянул под раковину. И ведь вроде бы выносил перед отъездом мусор, но все-таки в нос ударил запах тухлятины.

Когда я переставлял Нгендо из одного угла гостиной в другой, ломая голову, где она будет смотреться «лучше», зазвонил телефон. Скорее всего, меня разыскивал Жюльен, однако могла быть и Анна. Она могла передумать. Могла поехать следом за мной.

Звонил мой отец. Решив, что за сегодня я и так слишком многих заставил поволноваться, я ответил:

– Алло.

– Ричард, это папа.

Папа никогда не учитывал ясновидческие способности современных телекоммуникационных технологий.

– Да, пап, я понял.

– Мы хотели узнать… ты сейчас где?

– Дома. – Я опустился на диван. – В Париже.

– А… – В папином голосе послышалось разочарование. – Ясно.

– У меня ничего не вышло. Я приехал, мы сели обедать, и тут она все выложила родителям. Прямо за столом.

– О господи…

– Ну да. Короче, я в Париже, а она там.

Я выудил из сумки видеокамеру и стал вертеть в руках.

– Я ничем не могу тебе помочь?

– Ничем, пап, спасибо.

– Если позволишь совет, то сейчас главное – дать ей понять, что та, другая, женщина была ошибкой. Что это просто… Хотя не знаю, может, и не сработает. У всех ведь по-разному…

– Ага. Это конец, пап.

– В общем, Рич, если что, ты нам звони. Мама очень расстроена.

– Ты ей сказал?

Молчание.

– Сказал?

Я лег затылком на спинку дивана и уставился в потолок. Выражение «семейное дело» заиграло новыми красками.

– Спасибо, пап. Пойду я спать. У меня был тяжелый день.

– Ты нам звони. Мы о вас думаем.

Я нажал на отбой и еще посидел, глядя в потолок. Справа от люстры по потолку ползла трещинка – маленькая, почти неразличимая. Я раньше и не замечал ее. А она там была.

Я проглотил печеньку из буфета и взялся отсматривать видео, снятое у родителей, но только еще больше расстроился. Легкость их общения друг с другом была для меня ударом под дых. Сейчас, вдали от них, она особенно бросалась в глаза. Легкость и чувство юмора. Вот на чем мы с Анной погорели. В нашей истории однажды наступил роковой момент, когда мы перестали друг друга смешить.