— Был я на заставе одной, — вспомнил Жердяй. — Там цвело токмо болото. Полболота — по нашу сторону, полболота — уже ихнее, а цвело одинаково по всем краям да в серединке.

— Не могут с Морицей родители рОдные сладить — та еще финтифля, — снова посмеялся Балуй.

— Фля? — переспросила Нежданка.

Все дружно загоготали.

— Она и словей новых из-за моря навезла три сундука, даже «флю» вон энту, столько деревов зазря загубили — все по бересте убористыми буквицами процарапано, — доложил Телепень. — Соберет нонче в терему подружек своих и давай все хором урчать, что горло зверобоем полощут.

— А мне нравится — как кошечка мурчит, — мечтательно откликнулся молоденький Шульга. — А собой-то уж как хороша…

Балуй ударил в бубен прямо над его ухом, чтоб назад парень вертался, из грез своих о княжне Морице да на улицу Гнилая Кочерыжка.

За такими разговорами дошли скоморохи до постоялого двора на самой окраине Града. Трактир назывался «У Сивой кобылы». Балуй велел дверью на входе громко не хлопать, чтобы подкова со стены не грохнулась, по башке не припечатала. У ней там гвоздик один выпадал постоянно.

— А почто подкова над дверью висит? — удивленно спросила Неждана.

— На счастье, известное дело, — прокряхтел Урюпа.

Долговязая, еще молодая, хозяйка трактира Ванда была обряжена по последней заморской моде. Токмо у нее вместо яблочек наливных на подносе какие-то два оладушка примостились. Само бархатное платье цвета корицы было обляпано репой по правому боку, да облито ухой — по левому, воняло рыбой. Но, коли ноздрю зажать, так можно любоваться.

— Балуй, дорогуша, как я рада! — завопила Ванда, лишь завидев скомороха. — Здравия тебе и долголетия!

— И тебе, королевишна, не хворать, — хмыкнул огневой.

Не успел Балуй посторониться, как Ванда обняла его обеими руками, к себе прижала, что в плен взяла. Уткнулся он носом аккурат в оладушки, потому как росточком не вышел, на цельную башку пониже Ванды будет.

— Небалуй, Жердяй, Телепень, приветики, — помахала Ванда тремя пальчиками вошедшим, старшего скомороха из объятий не выпускаючи.

В конце концов, огневой облапил ее ручищами да от себя кое-как отлепил, не без усилия.

— Свиря, Урюпа, Шульга, Пересмяк, — Ванда тыкала пальчиком, указывая по очереди на скоморохов, и радовалась от того, что верно угадывает имена.

Даже в ладоши хлопала.

— Какой мальчик хорошенький! Да, с барабаном! — от души рассмеялась она, заметив новенького в синем костюме с серебряными бубенцами. — Тебя как звать, ясноглазый?

— Озаром, тетенька, — постарался позвонче крикнуть парнишка.

Тут же от Балуя прилетела затрещина.

— За что? — засопел младший скоморох.

— За «тетеньку», — прошептал ему на ухо Пересмяк.

— А давайте я вас всех шоколадом угощу? — хитро сверкнув глазищами, предложила Ванда.

— Энто че? Щи али каша? — решил уточнить Урюпа.

— «Энто», — передразнив скомороха, ответила Ванда, — похоже на взвар, напиток заморский для сугреву, да только он — совсем другое!

— Тоже с Цвелизованных земель? — догадался Жердяй.

— Как в воду глядишь, соколик! — обворожительно улыбнулась хозяйка.

После ужина, когда Небалуй, Телепень, Урюпа, Пересмяк и Шульга повалились спать в каморе на втором этаже, Жердяй возился с Гуляшом на дворе, а Балуй со Свирей ушли в княжий терем договариваться о выступлениях, да насчет погудок выведывать, Озар набрался храбрости и попросил у Ванды еще одну кружечку шоколадового напитка.

Она с радостью откликнулась, добавила мальчонке еще молока и присела рядом поболтать.

— А что, правду говорят, что в княжьем терему есть конь золотой, жар-птицей горит? — начал издалека Озар.

— Правда-правда, — закивала головой Ванда.

— А вот как бы на него посмотреть, хоть одним глазком? — склонил на бок головку скоморошек и звякнул бубенцами на колпаке.

— Завтра конюха молодого казнить будут, что того коня свел, вот и посмотришь, — погрустнев, ответила Ванда.

Она вытерла мальчишке шоколадные усы своими нежными пальчиками.

У Нежданки все внутри похолодело, как будто она весь вечер не горячий шоколад хлебала, а сосульки с крыши грызет.

— Вы же, поди, будете выступать на площади перед теремом, народ на казнь созывать, вот и увидишь, — пояснила Ванда. — Конюх лопоухий попросил желание его последнее исполнить — дать с коньком попрощаться, так Прозор не отказал. Приведут Ваньке коня золотого в последний раз обняться.

Озар зашмыгал носом.

— А коли конюх убежит из тюрьмы, то казни же не будет? — зачем-то спросил мальчишка.

— Да, как он убежит? — еще грустнее улыбнулась Ванда. — Его в амбаре при княжьем тереме взаперти держат, человек десять, поди, одного стерегут.

Расхотелось мальчишке совсем шоколад допивать. Снова носом шмыгнул, кружку от себя отодвинул, поблагодарил:

— Спасибо, тетенька.

Опомнился и добавил:

— Королевишна!

Глава 25. В Граде барабанит град

Тащить барабан через весь город к княжьему терему было неудобно. Улицы от снега не чищены, каждый шаг с усилием дается. После того, как полдня за санями бежала приплясывая, Нежданка уж с ног валилась. Но посмотреть на тот амбар пошла, маску на лицо нацепимши. Зачем барабан захватила, то она сама себе потом пояснить не могла. Чуйка какая-то барабан потянула когтистой лапкой, за собой поволокла — подсказала, что он пригодится, значит.

Амбар представлял из себя длинную невысокую постройку, что тянулась вдоль терема. Вплотную прилепилась, чтоб мешки с зерном да бочонки с вином недалеко до кухни тягать. А самый угол амбара досками отгородили, и Прозор закуток энтот под временную тюрьму приспособил. Туда кидали не сильно провинившихся слуг на день-два, ну или уж казни своей там узники дожидались, последнюю ночку коротали. Казнили тут же, недалеко, — плаху прямо перед теремом ставили, когда надобно.

Крыша над амбаром покатая. Снег на ней толстым слоем лежит, что пирог слоеный. Как с поздней осени начал скапливаться, так всю зиму с каждым снегопадом и добавлялся. Хоть на салазках катайся, если б до самой земли крыша длилася. Но она все-таки не достает, на высоте чуть повыше человеческого роста заканчивается. Ровнехонько под крышей