Из затылка существа к стене тянулся какой-то кабель или корень. Там, где кабель пронзал плоть, виднелись капли жидкости вроде крови, растекшиеся по темной чешуйчатой коже. Внезапно оно вздрогнуло и испустило тихий стон.

– Отчет птицы-разведчика о нашем сородиче внизу недостаточен, – сообщил через 974 Праф дирижаблевый левиафавр Йолеус. – Захваченные фальфикоры знают еще меньше; они только слышали недавно, что внизу еда. Ваш отчет может принести достаточно полную информацию.

Уаген сглотнул.

– Ага.

Он смотрел на птицу-разведчика. По местным меркам, существо сейчас не подвергали ни пыткам, ни даже дурному обхождению, но зрелище было не из приятных. Хищника посылали разведать обстановку у объекта, который Уаген с 974 Праф заметили, гоняясь за упавшим стилусом.

Разведчик нырнул в глубины, сопровождаемый собратьями из своего отряда. Он опустился, по всей видимости, на другого дирижаблевого левиафавра, поврежденного или больного, который сбился с курса и, вероятно, лишился рассудка. Порыскав внутри, разведчик стремительно вылетел оттуда и вернулся к Йолеусу, но тот, выслушав его отчет, пришел к выводу, что разведчик не в состоянии четко объяснить суть своих наблюдений (он даже не сумел определить, с каким именно левиафавром имел дело), а потому решил заглянуть в его память напрямую, подключив его мозг к своему, неизвестно где находящемуся.

В этой процедуре не было ничего особенного или жестокого; разведчик в каком-то смысле был частью организма дирижаблевого левиафавра и не имел ни своих чувств, ни способности к независимому существованию; вероятно, он гордился бы, что Йолеусу захотелось напрямую ознакомиться с доставленной информацией. Тем не менее Уагену казалось, что он стоит в пыточном застенке и наблюдает за действиями безжалостного дознавателя. Хищник-разведчик снова застонал.

– Э-э, да, – промямлил Уаген. – А, э-э, да, я отчитаюсь об увиденном. Словесно?

– Да, – сказал через 974 Праф дирижаблевый левиафавр.

Уагену стало чуть-чуть легче.

Переводчик встрепенулась, поморгала и сказала:

– Гмм…

– Что? – Уаген внезапно ощутил странный вкус во рту и, сообразив, что теребит ожерелье тетушки Зильдер, с трудом заставил себя опустить трясущиеся руки.

– Да.

– Что – да?

– А еще…

– Что? Ну что? – Голос Уагена сорвался на визг.

– Твоя глифопланшетка.

– Что?

– Глифопланшетка, которая тебе принадлежит. Если на нее можно записать твои впечатления, для меня это будет полезно.

– А! Планшетка! Ну да, да! Конечно!

– Согласие достигнуто. Можешь отправляться.

– О-о. Да. Мм, ну да, думаю, что да. А что…

– Я отпускаю Решателя пятого порядка Одиннадцатой Стаи Листосборщиков, ныне Переводчика Девятьсот семьдесят четыре Праф.

Прозвучало нечто вроде чмокающего поцелуя. 974 Праф свалилась с жердочки на стене, пару метров пролетела кувырком, а потом суматошно захлопала крыльями и дико огляделась, словно очнувшись ото сна. Она зависла у самого лица Уагена – от машущих крыльев несло какой-то гнилью – и хрипло прочистила горло.

– Тебя будут сопровождать семь отрядов разведчиков, – сказала она. – Они возьмут с собой глубокосветный сигнализационный буй. Они ждут.

– Как, уже?

– Чем скорее, тем лучше, чем медленнее, тем хуже, Уаген Злепе, ученый. Следовательно, отправляться немедленно.

– А-а, мм…

Они кучно, но беспорядочно падали в темно-синюю бездну воздуха. Уаген вздрагивал и озирался. Зашло одно из солнц. Другое переместилось. Разумеется, это не были настоящие солнца, скорее колоссальные прожекторы или глаза размером с небольшие луны, аннигиляционные топки которых включались и выключались, повинуясь ритму медленного танца вокруг огромного мира.

Иногда они светили тускло, удерживаясь от падения в гравитационный колодец Оскендари, иногда ослепительно вспыхивали, заливая своим сиянием близлежащие участки аэросферы, а давление излученного света подбрасывало эти объекты все выше и выше, так что они едва не вылетали из объятий аэросферы, но в последний миг изворачивались и посылали световой импульс в противоположном направлении, возобновляя падение.

Изучение этих луносолнц наверняка представляло огромный интерес, хотя, вероятно, лишь для энтузиастов физики, а не для тех, кто специализировался на области науки, которой занимался Уаген. Он включил обогрев скафандра (Йолеус все-таки позволил Уагену вернуться в гостевой дом и переодеться во что-нибудь более подобающее для экспедиции), но тут же начал потеть. Сообразив, что ему не холодно, а страшно, он снова выключил грелку.

Вокруг неслись три отряда птиц-разведчиков; узкие темные тела казались дротиками, медленно вращающимися на лету, а клювы длиной в человеческую руку протыкали толщу воздушной синевы. На щиколотках скафандра Уагена тихо жужжали пропеллеры, уравнивая скорость со стремительным полетом разведчиков. 974 Праф вытянулась на спине Уагена, от затылка до копчика, обхватив его торс крыльями – в самостоятельном полете она бы их задрала. Объятия Переводчика оказались крепки. Уаген начал задыхаться и попросил ее ослабить хватку.

Он почти надеялся, что никакого дирижаблевого левиафавра уже не будет, но внезапно в синих глубинах возникло темно-синее пятно ошеломляющих размеров. Сердце екнуло в груди, и Уаген задумался, чувствует ли его страх припавшее к спине создание.

Он задумался, стыдно ли ему за свой страх, и решил, что нет. Страх существовал неспроста. Страх присущ любому существу, не до конца расставшемуся с эволюционным наследием и еще не переделавшему себя полностью по своему хотению. Чем выше сложность организма, тем меньше он полагается на боль и страх как факторы выживания; их можно игнорировать, поскольку в случае чего есть другие способы справиться с проблемами.

Затем он задумался о том, принимает ли в этом участие воображение, и решил, что да. Любой организм способен научиться избегать ситуаций, которые, как подсказывает опыт, наносят вред и боль, но лишь разумное существо способно на умозрительное прогнозирование опасности и предотвращение возможного вреда. Уаген вознамерился составить несколько глифов по этому поводу – не сейчас, а позже, если уцелеет.

Он поглядел вверх. Йолеус исчез из виду, его исполинская туша затерялась в туманной ряби. Уаген видел только пятно инфракрасного сигнального буя и охранявших его разведчиков, которые летели вслед за главным отрядом. Вокруг Уагена двести стремительных иссиня-черных силуэтов неслись к огромной синей тени, со свистом и шелестом рассекая плотный теплый воздух.

Спустя несколько мгновений силуэты внезапно расширились, растянулись, распростерли в воздухе громадные темные перепончатые крылья. 974 Праф отцепилась со спины Уагена и стала падать сама, наполовину раскрыв крылья.

Теперь можно было различить структурные детали на поверхности дирижаблевого левиафавра: шрамы и глубокие борозды в лесах на спине, обтрепанные плавники в сотни метров высотой, многокилометровыми полупрозрачными полотнищами трепещущие в вялой спутной струе левиафавра. Кое-где плавники были оборваны, а из задней оконечности исполинского существа некто еще больший выгрыз огромный кусок плоти.