Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А 17 июля, получив встречное хорошее письмо Гумилева, Анна отвечает ему. Тон письма спокойный, деловитый. Слава Богу, все остается на своих местах. Она снова друг и жена. Говорит о бытовых мелочах, не касаясь, как и прежде, главного.
Милый Коля,
мама переслала мне сюда твое письмо. Сегодня уже неделя, как я в Слепневе.
Становится скучно, погода испортилась, и я предчувствую раннюю осень. Целые дни лежу у себя на диване, изредка читаю, но чаще пишу стихи. Посылаю тебе одно сегодня, оно, кажется, имеет право существовать. Думаю, что нам будет очень трудно с деньгами осенью. У меня ничего нет, у тебя, наверно, тоже. С «Аполлона» получишь пустяки. А нам уже в августе будут нужны несколько сот рублей. Хорошо, если с «Четок» что-нибудь получим. Меня это все тревожит. Пожалуйста, не забудь, что заложены вещи. Если возможно, выкупи их и дай кому-нибудь спрятать.
Будет ли Чуковский читать свою статью об акмеизме как лекцию? Ведь он и это может. С недобрым чувством жду июльскую «Русскую мысль». Вероятнее всего, там свершит надо мною страшную казнь Vale’rе. Но думаю о горчайшем, уже перенесенном, и смиряюсь.
Пиши, Коля, и стихи присылай. Будь здоров, милый!
Целую.
Левушка здоров и все умеет говорить.
«О горчайшем» – это, видимо, об отзыве Гумилева на «Четки», напечатанном в № 5 журнала «Аполлон». Ложное смирение Анны должно напомнить Гумилеву о его вине.
И опять синхронность. Он в этот же день, 17 июля, отсылает жене почтовую карточку, уже из Петербурга.
Милая Анечка,
может быть, я приеду одновременно с этим письмом, может быть, на день позже. Телеграфирую, когда высылать лошадей. Время я провел очень хорошо, музицировал с Мандельштамом, манифестировал с Городецким, а один написал рассказ и теперь продаю его. Целую всех. Очень скоро увидимся.
Рассказ здесь – «Путешествие в страну эфира».
В Петербурге в эти дни волнения. 15 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии, в Германии начались «русские погромы». Петербург захлестнуло манифестациями. Готовилась мобилизация в помощь Сербии. Гумилев вместе с Городецким участвует в манифестациях, поддерживающих сербов, присутствует при разгроме германского посольства. В эти дни ночует у В. Шилейко. Еще до объявления войны он принял решение идти воевать.
А 19 июля в 22 часа Германия объявила войну России. В Слепнево это известие пришло только к вечеру следующего дня.
19-го же Анна получила открытку от Гумилева.
На следующий день, 20 июля, когда был опубликован «Высочайший манифест», она пишет горькие стихи, еще не зная, что мир перевернулся и их судьба уже определена. Примирение супругов условно состоялось, однако Анна чувствует, что Татьяна Адамович никуда из их жизни не делась и с этим придется мириться. Стихи на этот раз обращены к мужу:
Мелькает и уничтожающая ирония:
Вот где приходит к поэту осознание их союза как чего-то большего, чем угасающее влечение. Она приближается к пониманию того, о чем писал Гумилев в стихотворении «Тот другой»:
И грозное предупреждение ему, предавшему дружбу и память этих дней:
Это приговор, подкрепленный точкой посреди строки («Не приходи. Тебя не знаю»), решительный и бескомпромиссный. От счастья не исцеляют.
Все отступило вечером, когда в Слепнево пришло страшное известие: война. Ахматова потом вспоминала: «Как помню тот день (в Слепневе) – утром еще спокойные стихи про другое (“От счастья я не исцеляю”), а вечером вся жизнь вдребезги. Недоумевающий Лева повторял: “Баба Ана – пачет, мама – пачет, тетя Хуха – пачет”. И завыли бабы по деревне».
Война
Началась Первая мировая война. На волне патриотического подъема в России ее назвали Отечественной.
Гумилев приехал 23 июля в Слепнево, чтобы забрать семью домой. Он собирается идти на фронт добровольцем. Можно представить, какова была реакция матери и всех близких на это решение, ведь Гумилев был освобожден от воинской повинности. 25 июля они вместе возвращаются в Петербург. Он снова останавливается у Шилейко, и Анна первые сутки тоже живет здесь, только потом уходит к отцу.
27 июля они уезжают в Царское Село. Дом Гумилевых, сдаваемый дачникам, по случаю войны освободился раньше обычного. Гумилев начинает хлопотать об отправке на фронт. Признанный непригодным к военной службе, поэт добивается, чтобы его взяли добровольцем или «охотником». Для этого требовалось собрать огромное количество бумаг и справок. Но для Гумилева не существовало непреодолимых препятствий.
Всю свою недюжинную энергию он сосредоточил на нужной цели, и уже 30 июля получил медицинское свидетельство, разрешающее ему поступление в армию. На другой день полиция Царского Села выдала ему удостоверение о благонадежности: под судом не состоял, ни в чем предосудительном не замечен.
5 августа Гумилев уже в военной форме. Вместе с Анной они обедают на Царскосельском вокзале в компании А. Блока. Блок был настроен, как и большинство русских людей, патриотически. Он ходил в это время по семьям мобилизованных для оказания помощи. За обедом говорили о войне. Когда Николай и Анна остались вдвоем, Гумилев сказал:
– Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это то же самое, что жарить соловьев.
Пошлют и Блока, года через два, но его вполне устроит эта участь. Впрочем, в боевых действиях Блоку не доведется участвовать.
Гумилев был принят на военную службу с правом выбора войск. Он выбрал кавалерию и был зачислен в Лейб-гвардии Уланский Ее Величества Государыни Александры Федоровны полк. Добровольцев отправляют на шестинедельное обучение под Новгород, в Кречевицкие казармы. По примеру дяди Коля Сверчков тоже пошел добровольцем и был зачислен в тот же полк. Они вместе проходят обучение, скучают в Наволоках и мечтают о походе. Гумилев читает, берет частные уроки рубки и защиты шашкой у кого-то из унтер-офицеров. Регулярно пишет домой, жене и матери, рассказывает о быте в военном лагере. В конце августа – начале сентября Гумилев сообщает:
