Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже Чарльз Дарвин считал связь человеческой пигментации и климата сомнительной. «Голландцы уже 300 лет живут в Южной Африке, но ничуть не изменились», — писал он прямо противоположное идеям Блюменбаха (и кто, как вы думаете, был прав?). Взгляните на цыган или евреев, в разных частях света они выглядят примерно одинаково, — так рассуждал Дарвин, сам понимая, правда, что это «примерно» может быть преувеличено{5}. Великий натуралист рассматривал другие гипотезы, одну из которых — половой отбор — мы обсудим в специальной главе.
Вот одна из оригинальных идей Дарвина. Ученый обратил внимание, что белые свиньи чаще страдали от поедания ядовитых корней, чем их черные сородичи, обладавшие, кажется, некоторой устойчивостью к растительным ядам{6}. А что, если что-то подобное верно и в отношении человека? Дарвин указывал, что в Центральной Америке африканцы и мулаты почти не подвержены такому ужасному заболеванию, как желтая лихорадка. Возможно, черная кожа распространилась у экваториальных народов потому, что «…наиболее темные особи избегали в течение долгого ряда поколений губительного влияния миазмов своей родины», — как писал ученый{7}. Чем не фактор отбора? Нужно упомянуть примечательную гипотезу соратника Дарвина — Альфреда Уоллеса. Тот предположил, что счастливая судьба черных свиней — не в устойчивости к отраве, а в способности учуять и тем самым избежать ядовитое растение. Не связана ли пигментация неким таинственным образом с острым обонянием? (Современные генетики сказали бы: благодаря плейотропности генов.) Возможно, меланин напрямую влияет на чутье, на обонятельный эпителий? Уоллес обнаружил, что не только свиньи, но и прочие животные-альбиносы, будь то белые лошади или белые носороги, в принципе часто страдают от отравлений{8}. Известна связь альбинизма с нарушениями зрения и слуха. Острота чувств была критически важна для древнего человека, полагал Уоллес. Любое посветление кожи для наших предков, этих «детей природы», становилось убийственным из-за сопряженных с ним нарушений чувствительности. Вот почему доисторические люди обладали темной кожей. Дальше идет типичная логическая цепочка, построенная человеком викторианской эпохи: когда сознание у некоторых архаичных людей «достаточно развилось», гибкое мышление стало важнее, чем острые чувства. Более светлая кожа уже не сулила гибель, если сочеталась с «развитием силы мысли». Так, по Уоллесу, возникла депигментированная раса, у которой легкая нехватка чутья компенсируется высоким интеллектом…{9} Оригинально и евроцентрично.
В начале XX века ситуация не прояснилась. На страницах Scientific American в 1904 году даже разгорелся настоящий диспут. В заметке, помещенной в августовском номере, Эдвин Грант Декстер, профессор Иллинойсского университета, недоумевал: что может сильнее противоречить законам природы, чем существование «черной расы» в тропиках? Ведь известно, что черная поверхность лучше всего поглощает тепло. Логичным было бы чернокожим жить вблизи полюсов, но в реальности все наоборот{10}. В номере от 15 октября ему возражал Альберт Шор из Нью-Йорка: дискомфорт от перегрева не так велик, поскольку тело охлаждается путем испарения влаги. При этом между телом и окружающим воздухом возникает большая разница температур, что вызывает ощущение жжения. И «мудрая природа окрасила кожу тропических людей в темные цвета, чтобы большая часть тепла, необходимая для испарения, забиралась бы у солнца, а не у тела»{11}. Заметьте, какая коварная штука — логика: разные, даже прямо противоположные утверждения выглядят одинаково убедительно. Или мы чего-то не знаем? Без экспериментальной проверки слова — всего лишь слова. Между тем у ученых были уже все необходимые сведения для более обоснованных гипотез.
«Кожный» вопрос интересовал не только антропологов, но и медиков, которые подошли к проблеме с иной стороны.
В 1781 году британский врач Эверард Хоум плыл на корабле в Вест-Индию. Однажды он заснул в полдень на палубе, лежа на спине (в тонких льняных брюках!)[29], и хотя не проспал и получаса, кожа на верхней части его бедер покрылась ожогами, да так, что следы остались на всю жизнь. Что за напасть? Может, покусали насекомые? Или дело в солнечных лучах?{1}
Прошло почти 40 лет, прежде чем Хоум снова задумался над этой загадкой. Что вызвало ожоги — солнечный свет или даваемое им тепло? В поисках ответа врач провел серию опытов. Он подставлял под солнечные лучи свои руки: одну — голую, а другую — накрытую черной тканью и измерял температуру кожи каждой руки термометром. Хоум получил неожиданный результат: кожа под тканью нагрелась сильнее, но ожоги получила открытая рука. Затем такой же опыт исследователь повторил с участием чернокожего человека. После неоднократных экспериментов кожа рук у африканца совсем не пострадала. Были и другие опыты. Хоум прижигал свою кожу с помощью увеличительного стекла. Он опускал руки и лицо (!) в горячую воду и постепенно поднимал температуру, пока можно было терпеть. Это был отчаянный человек, но выводы сделал правильные. Солнечный свет, помимо способности нагревать, обладает некой силой, разрушительной для кожи. Способность солнца обжигать нейтрализуется «черной поверхностью», хотя нагрев в этом случае сильнее вследствие поглощения тепла. «Мудрое провидение снабдило негра таким экстраординарным качеством для защиты его кожи при жизни в тропиках», — заключал Хоум.
Практически в это же время польский врач Анджей Снядецкий написал книгу о детском здоровье, в которой отдельную главу посвятил Английской болезни — рахиту{2}. К этому моменту рахит — недуг, связанный, как мы знаем, с нарушением обеспечения костей кальцием и фосфором, давно стал серьезной проблемой в индустриальных странах Европы.
Рахитичных детей описывали еще античные врачи, а к началу Ренессанса это заболевание так распространилось в Европе, что уберечься от него не могли ни беднейшие слои общества, ни элита. Показательно, как выглядел скелет дона Филиппино, пятилетнего сына герцога Франческо I из клана Медичи, жившего в конце XVI века{3}. Его останки изучили антропологи. Расширенная мозговая часть черепа, искривленные длинные кости, деформированные ребра — все симптомы рахита, поразившего этого ребенка из-за плохого питания женщины, кормившей его грудью, и недостатка солнца. По данным палеопатологов, 60 % лондонцев рубежа XVIII–XIX веков в детстве перенесли рахит{4}. Позже, в конце XIX века, от этой напасти страдало уже большинство городских детей в задымленных промышленных городах севера Европы и США. Рахитичный ребенок на искривленных ногах и с деформированной грудной клеткой стал символом тяжелой жизни городских низов.