Что ж, может быть, она и смелее. Но сейчас ей страшно.

Я делаю глубокий вдох.

– Хорошо, – говорю я. – Едем.

Бринн с изумлением воззрилась на меня.

– Ты что, рехнулась?

– Возможно, – отвечаю я, чувствуя странное облегчение и ощущая себя непривычно свободной. Она продолжает потрясенно глазеть на меня, как будто никогда не видела прежде, и я не могу удержаться от того, чтобы мысленно не сделать небольшой прыжок, простерев руки к небу, и не подумать: «Победа».

БРИНН

Наши дни

Нам не удается подъехать к месту проведения церемонии ближе, чем угол улиц Еловой и Кэрол, находящийся в целых двух кварталах от нашей цели. Копы перегородили улицы козлами для распиловки лесоматериалов, но вокруг все равно полно мам с малышами в прогулочных колясках и стариков в накрахмаленных белых рубашках и блейзерах. Можно было бы подумать, что сегодня День поминовения павших воинов или, возможно, городское гуляние, вот только нигде не видно воздушных шариков и никто не улыбается. Тогда это самое худшее городское гуляние на земле.

– Я скоро вернусь, – говорит Уэйд, едва припарковав машину. Он выскакивает на улицу и бежит между двумя козлами, проталкиваясь сквозь толпу. Какое-то время я вижу, как он движется среди людей, потом теряю его из виду. В машине жарко, хотя окна и закрыты. И тихо. Из установленного впереди громкоговорителя несутся хриплые шумы помех. Должно быть, кто-то говорит в микрофон, но качество звука ужасно, и я не могу разобрать ни слова.

Миа подается вперед, поставив локти на спинки обоих передних сидений.

– Он мог бы и не вырубать кондиционер, – возмущается она.

– Это точно. – Эбби убрала волосы с шеи и картинно обмахивается рукой.

Я снова обвожу взглядом толпу и ловлю себя на мысли, что почти что ожидаю увидеть в ней Саммер. Одной из ее любимых игр было притворяться мертвой. Она, бывало, неподвижно вытягивалась на кровати, напрягши спину и открыв глаза, или ложилась лицом вниз на поверхность общественного бассейна, так что ее волосы колыхались вокруг головы, словно водоросли – так она пыталась напугать нас до усрачки. А потом внезапно вставала на дно, выплевывая воду. «Попалась, – говорила она и, обняв меня, клала подбородок на мое плечо. – Ты бы расстроилась? – спрашивала Саммер. – Ты бы расстроилась, если бы я умерла?»

«Да. Я бы расстроилась».

«Насколько сильно?»

«Настолько, что мне казалось бы, будто из меня ложкой вырезают сердце».

«Дурочка. Для этого понадобился бы нож».

Я трясу головой, как будто воспоминания – это всего лишь мухи, жужжащие над ухом.

– Эй, смотри! – Миа вдруг выпрямляется. Вы когда-нибудь видели суриката? Именно так выглядит Миа, когда что-то завладевает ее вниманием. Огромные глаза и подергивающийся нос. – По-моему, это мистер Хэггард.

– Кто-кто?

– Мистер Хэггард, – нетерпеливо говорит она. – Водитель нашего школьного автобуса. Да, это точно он. Вон он стоит, перед тем магазином. В дурацких высоких сапогах.

Она права. Это и впрямь мистер Хэггард, чудаковатый водитель нашего школьного автобуса, который, чтобы угомонить галдящих школьников, бывало, начинал петь во все горло голосом, похожим на скрипучий вой туманного горна. Он стоит на краю толпы, одетый в плохо сшитый пиджак и обутый в старые болотные сапоги. Его лицо блестит от пота, и он то и дело вытирает лоб скомканным бумажным платком.

Саммер вела себя с ним просто ужасно. Она называла его «мистер Фэггарт»[19] и сладким голосом выкрикивала оскорбления: «Неужели вам не больно целый день сидеть на толстой жопе?» или: «Вы когда-нибудь переедете из подвала дома вашей матери, мистер Фэггарт?», ожидая при этом, что мы с Миа будем смеяться. Миа в таких случаях всегда отворачивалась к окну, делая вид, что она ничего не слышит, хотя и знала, что из-за этого Саммер будет потом над ней насмехаться. «В чем дело, Мамма Миа? У тебя что, зудит в одном месте от желания потрахаться с мистером Х.?»

А я смеялась. Я всегда смеялась.

– Надо же, – говорю я. – Он ничуть не изменился.

Пока я не свожу с него глаз, гадая, не будет ли с моей стороны проявлением странности подойти к нему и извиниться и могу ли я вообще это сделать, в толпе начинается волнение. Как будто кто-то кинул в нее камень, и все на это реагируют. Внезапно из толпы вырывается Оуэн Уолдмэн и, спотыкаясь, бежит по Кэрол-стрит. Какой-то парень – нет, два парня, нет, три – бегут за ним.

– Какого черта? – воплю я. – Ты видела?.. – Но Миа выскакивает из машины до того, как я успеваю закончить фразу.

Она уже проносится между козлами и пропадает из виду на Кэрол-стрит. Я чертыхаюсь и тоже выскакиваю из машины. Толпа уже снова сомкнулась. Вдалеке искаженный хрипящим микрофоном голос все еще орет: «Ровно пять лет назад, в этот самый день… в нашем городе произошла трагедия…» Если не считать этого, никто больше не издает ни единого звука. Никто не чихает, не кашляет и не пердит.

Я надвигаю капюшон на лицо, бормочу:

– Извините, – и, огибая толпу, бегу на Кэрол-стрит.

Когда я добираюсь туда, Хит Мур уже прижимает Оуэна к витрине «Органического кафе и пекарни Лили». Два его дружка напоминают мне рыб-иглобрюхов – они стоят прямо за спиной Хита, раздуваясь от важности и стараясь выглядеть как можно более грозно. Один из них держит в руке смартфон и снимает все происходящее на видеокамеру. А Миа просто стоит рядом, сжав кулаки.

– Перестаньте, – говорит она, пока я проношусь мимо, но говорит тихо, почти шепча. – Оставьте его в покое. – Хит на нее даже не смотрит.

– Ты думаешь, это смешно? – Хит толкает Оуэна на витрину магазина. Оуэн не пытается сопротивляться, хотя я готова поспорить, что ему это вполне по силам. – Ты думаешь, это шутка, мать твою?

Немного задыхаясь после своего короткого спринта по улице, я торможу, выхватываю смартфон у иглобрюха, который ведет съемку, и отскакиваю прочь, прежде чем он успевает отнять его у меня.

Хит Мур резко оборачивается, блокируя Оуэна одной рукой на уровне груди.

– Какого черта? – бубнит он. – Это мой телефон.

– А теперь он мой. – Я засовываю телефон в карман, говоря спокойным, ровным тоном. Это затишье перед тем, как начнется настоящий замес. – Так что же случилось, Хит? – спрашиваю я, даже не понимая, почему мне так отчаянно хочется защитить Оуэна. – Твоя мамочка что, забыла запереть сегодня утром клетку?