Я встаю с пола, вдруг чувствуя, что мне отчаянно не хватает воздуха, и изо всех сил дергаю окно, чтобы открыть его. У копов нет «Возвращения в Лавлорн». Они даже так и не смогли его найти.

– Это убийца, – выпаливаю я и снова отворачиваюсь от окна. – Книга должна быть у убийцы. Подумайте сами. Саммер тряслась над этой рукописью. Она ни разу не позволила нам взять ее даже на одну ночь. Так почему же полиция не нашла книгу среди вещей? – Чем дольше я говорю, тем больше возбуждаюсь. – Убийца наверняка знал, что рукопись выведет копов на него. Поэтому он взял ее и уничтожил – сжег, закопал или покончил с ней как-то иначе.

– Ты полагаешь, убийца вломился в дом Саммер, чтобы забрать рукопись фанфика? – спрашивает Эбби тоном, в котором ясно звучит: «Ты, Бринн, однозначно бредишь».

– А может быть, все случилось и не так, – отвечаю я, стараясь говорить таким же тоном. – Может быть, он уговорил Саммер просто отдать ему рукопись. Может быть, он вызвался сохранить фанфик для нее.

И тут я с изумлением вижу, что Миа побелела и задеревенела, став похожей на гипсовый слепок с себя самой.

– О боже, – шепчет она.

– Что случилось? – Эбби наконец поворачивается к Миа, и я испытываю облегчение, когда ее глаза наконец перестают сверлить меня.

Но Миа обращается не к ней, а ко мне. Ее глаза огромны и полны муки, они словно дыры, прорванные в лице. Она словно мертвая.

– Думаю, я знаю, куда в тот день подевался Оуэн, – говорит она. – Думаю, я знаю, что он делал.

МИА

Наши дни

Странно ехать в пикапе Уэйда, где рядом со мной сидит Эбби, Бринн на переднем пассажирском сиденье крутит ручку настройки радио, а сам Уэйд выбивает ладонями на руле музыкальный ритм – почти так, словно мы и вправду друзья. Некоторые люди – я это знаю – живут так все время. Они ездят на машинах со своими друзьями, слушают музыку и жалуются на то, что им скучно.

Если бы Саммер осталась жива, возможно, она сидела бы сейчас рядом со мной вместо Эбби. А машину, возможно, вел бы Оуэн.

Если, если, если. Странное короткое слово.

Эбби берет меня за руку.

– Как ты? – спрашивает она. К счастью, в пикапе Уэйда ужасно шумно – похоже, он везет в кузове все содержимое магазина бытовой электроники сети «Бест бай» – и я уверена, что ни он, ни Бринн не могут нас слышать.

– Я в порядке, – говорю я и сжимаю руку Эбби. Слава богу, что у меня есть она. Я не сказала ей, что вчера виделась с Оуэном. И не сказала также и Бринн.

Все дороги ведут обратно, к Оуэну. Я снова думаю о том, что он сказал: «Я ее жалел». И еще: «Я всегда тебя любил».

Неужели это правда?

Но имеет ли это значение теперь?

Бринн права в одном: он единственный, кто знал про Лавлорн. Если моя догадка верна, он единственный, кто мог знать.

Чтобы добраться до дома Оуэна, нам надо проехать через весь город. Главная улица опять перекрыта полицейскими автомобилями и заграждениями. За ними на углу Еловой улицы собралась толпа – она стоит перед небольшой беседкой и помостом для оркестра, там, где вчера, вероятно, закончилось шествие в честь Дня независимости. Несколько деревьев было повалено, и Департамент природопользования и охраны окружающей среды отгородил их шнуром.

Эбби прижимается носом к окну, пока мы ждем на светофоре, прежде чем свернуть на дорогу местного значения 15А.

– Что там происходит? Почему они все стоят без дела?

– Не знаю, – говорю я, но потом замечаю букеты из белых лилий, уложенные у подножия ступенек, ведущих в беседку, и микрофон, установленный на помосте для произнесения речей, и у меня обрывается сердце.

Должно быть, сейчас их видит и Бринн.

– Церемония поминовения Саммер, – произносит она, и голос ее звучит тонко и неуверенно, напоминая мне ленту, начинающую обтрепываться по краям.

– Остановимся? – спрашивает Эбби.

– Нет, – хором отвечаем мы с Бринн. Эбби, похоже, удивлена, но не спорит.

Когда мы проезжаем мимо Перкинс-роуд, Уэйд стучит согнутым пальцем по окну.

– Это твоя улица, верно? – говорит он Бринн. – Я помню твой прежний дом. Я однажды заезжал к вам на барбекю, когда тебе было лет пять. Возможно, это было празднование дня твоего рождения. Ты помнишь?

– Нет, – отрезает Бринн.

– На мне тогда был костюм Бэтмена. Я все время играл в супергероев – к счастью, это было до того, как я по-настоящему увлекся Зеленым Фонарем[18], но после Супермена.

– Уэйд? – Голос Бринн делано сладок. – Не мог бы ты оказать нам всем любезность, держа свою чудаковатость на минимальной отметке?

Уэйд только пожимает плечами и улыбается. Я делаю быстрый вдох, когда он сворачивает на Уолд-мэн-лейн и объезжает куст жимолости, нависший над серединой дороги. Сколько раз мы с Оуэном вместе поднимались к его дому на этом холме, и он палкой прибивал росшую у дороги высокую траву и опрокидывал шампиньоны, выглядывавшие из-под мясистых листьев в то время, как с моих уст лились все те слова, которые я глотала в школе – лились освобожденным потоком, который казался мне таким же прекрасным и естественным, как танец.

Эбби присвистывает, когда мы достигаем вершины холма и видим дом, это огромное лоскутное одеяло из каменных и деревянных построек, пристроек, добавлений и перестроенных частей, возведенных за без малого два столетия. В доме Уолдмэнов всегда веяло какой-то грустью, и я иногда думала, что это, должно быть, оттого, что мать Оуэна умерла здесь, в доме, просто упала замертво из-за рака, который, как все думали, был в состоянии ремиссии, – но теперь дом выглядит не просто грустным, а запустелым. Маленькая застекленная столовая, примыкающая к кухне, где прежде у меня всегда было такое чувство, будто я нахожусь внутри рождественского стеклянного шара, в котором, если его потрясти, падает искусственный снег, сейчас полностью разрушена. Сваленное ветром дерево упало прямо на крышу, проломив ее.

– Ну что ж, – говорит Эбби, – ремонт можно начинать и так.

Бринн фыркает.

– Оставайтесь здесь, – быстро приказываю я, когда Уэйд паркует машину. Внезапно я понимаю, что должна поговорить с Оуэном наедине. Если он сделал то, что я думаю, этому секрету уже пять лет. На это должна быть причина, и я не поверю – не могу поверить, – что он убил Саммер. Что тогда, столько лет назад, он все-таки был виновен.