«А ведь с нами и заключался контракт, чтобы освободить вас от этой рутинной работы! Что за недоверчивые создания, эти мужчины! Доверься, отдайся, вручи полномочия и отправляйся пугать японцев. Двигайте бизнес, а я со своей стороны сделаю все, чтобы о прекрасной фирме „Фантом“ знали все — от московских бомжей до владельцев отелей на Каймановых островах», промчалось в голове.

— Мы тут слегка нервничаем, — призналась я вслух, — девочка одна пропала, ищем. А еще, когда ехала на работу, мотор задымил. Это меня добило…

Сергей Иванович оживился:

— Какая у вас машина? Какого цвета дым — белый, сизый, черный?

— У меня «шестерка». А дым… Вроде белый дым.

— Наверное, вышла из строя прокладка головки цилиндра. И в него попадает охлаждающая жидкость. Давайте мы вашу машину посмотрим. У нас ведь собственная станция техобслуживания.

У них еще и станция! И что же я с ними ругаюсь?

— Вместе работаем, должны помогать друг другу. И тем более таким симпатичным девушкам, — закончил Сергей Иванович. — Ну, значит, текст я вам оставляю, а машину пригоните вот по этому адресу. Ребята все сделают и денег не возьмут…

Елки-палки, оказывается, если не вести себя высокомерно и не стервенеть, то путь к цели будет в пять раз короче. И автомобиль бесплатно отремонтируют…

С Дашиной подругой Еленой мы договорились встретиться в тенистом сквере, недалеко от Люсиновской улицы.

В два часа дня я расслабленно лежала на скамейке, наблюдая за воробьиной междуусобицей, порожденной куском песочного пирожного, и ко мне подошла высокая (как не вспомнить, что по сравнению с шестидесятыми годами средний рост человека увеличился на 35 сантиметров!), спортивного вида девушка. Она была в том возрасте, когда свежесть кожи еще может компенсировать невыразительность черт лица. А так как Елена работала парикмахером, то и волосы ее были прекрасно уложены, блестели на солнце и красиво летали вокруг шеи, когда она поворачивала голову.

У Лены был такой же открытый и доброжелательный взгляд, как у Даши на фотографии, но, видимо, необходимость самостоятельно зарабатывать на жизнь придавала ему больше серьезности и задумчивости.

— Я приехала вчера с конкурса, — начала разговор Елена, — и Дашина мама мне обо всем рассказала. Это ужасно. Вы считаете, что ее еще можно найти?

Я пожала плечами.

— Даша прелесть. Ее все любили. Она была энергичной и веселой. Постоянно что-то делала, куда-то бежала. День у нее был расписан по минутам — то к репетитору, то на работу. Если бы у меня были такие богатые родители, я бы точно не работала.

— Но раз тебя отправили на конкурс, то, наверное, ты уже добилась определенных успехов? Неужели тебе не нравится твоя работа?

— Стилистом масштаба Зверева я никогда не стану, и причесывать звезд эстрады за бешеный гонорар я тоже вряд ли буду. Просто… Вы читали «Карьеру менеджера» Якокки? Он говорит: если работаешь официантом, то постарайся быть лучшим официантом в мире. Вот я и стараюсь быть лучшей. Но мечтала бы сидеть дома и воспитывать детей. А муж пусть работает и приносит деньги. И на конкурсе я, в общем, выступила неудачно… Переволновалась.

— Понятно.

— Вот Дарья — целеустремленная. Ей всего надо добиваться самой, она даже у родителей денег не брала, сама зарабатывала. А я не такая. Но куда же пропала Даша? А вам много платят в вашем сыскном бюро? Интересно, наверное, там работать?

Прекрасно, меня зачислили в отряд профессиональных Холмсов. Я не стала убеждать девушку в обратном. Мы побеседовали еще минут двадцать о Дашиных привычках и вкусах и разошлись, обещая поддерживать стабильную связь по телефону.

В навязанном мне деле я не продвинулась вперед ни на один миллиметр.

Эванжелина валялась на арабской кровати и читала старую «Крестьянку». Антрекот умирал на кухне от разрыва сердца: на сковородке лежал красный тунец, который Эванжелина вознамерилась подать к обеду, фруктово-травянистое сопровождение для него было уже готово — нарезанный и заправленный салат пестрел в стеклянной миске на столе.

— Боже, какие ужасные у тебя сковородки! Ни одной тефлоновой. Если не получится — я не виновата! — закричала Эванжелина из спальни.

— А если получится, то мы тебя причислим к касте кулинарных гениев. У психологов это называется «ходом Дешапелле».

— Чего? — изумилась Эванжелина. — Я не по-русски не понимаю.

Она влетела на кухню и уцепилась за хвост Антрекота, который уже карабкался по плите, твердо намереваясь украсть кусок тунца с раскаленной сковородки.

— «Ход Дешапелле» — это создание для себя искусственного препятствия, чтобы в случае поражения можно было бы оправдаться. Тефлоно-вая сковородка стоит в шкафчике — ты просто не захотела ее заметить. Если обед выйдет неудачным, ты скажешь, что сковорода была отвратительной и кончилось такое необходимое оливковое масло. А если тунец окажется на высоте — то это добавит тебе авторитета.

— А ты, а ты… — Эванжелина заглянула в «Крестьянку», — ты пер-фек-ционистка! Вот ты кто!

Я обалдела. Подруга стремительно прогрессировала в области пополнения лексикона.

— У тебя болезненно высокая требовательность к себе, ты стремишься любой ценой добиться совершенства во всем! Теперь ты решила стать образцово-показательным сыщиком! Ты даже забыла про свою школьную подругу. А я умираю от скуки в четырех стенах, и мне некому высказать наболевшее.

Я пролила шесть слезинок раскаяния на пушистый хвост Антрекота, который вырвался от Эванжелины и неудовлетворенно метался по кухне, бурно негодуя по поводу его отлучения от тунца.

Эванжелина поведала мне, как ее американская жизнь плавно покатилась под откос. Дело не в том, что она так и не выучила английский. Благодаря ее упорной невосприимчивости к языку всем — мужу, работникам бензоколонки, где Эванжелина заправляла автомобили, служащим банков, где она открывала счета, и продавцам фешенебельных магазинов, где она оставляла тысячи долларов, самим приходилось пыхтеть над англо-русским разговорником. Эванжелина, незакомплексованная и искренняя, поступала так, как обычно ведут себя американцы в поездках по зарубежным странам: она преспокойно тараторила на русском, ничуть не заботясь о том, понимают ее или нет. А набор платиновых кредитных карточек, обеспеченных состоянием богатого мужа, заставлял клерков и продавцов шире улыбаться и становиться на уши, чтобы понять, чего же хочет от них русская красавица. На великосветских раутах Эванжелина собирала вокруг себя мужскую толпу, рассказывая о жизни в России или о «такой интересной штучке, которая есть в ее новом „ягуаре“», и добивалась полного взаимопонимания с англоязычной смокинговой аудиторией. Мужики млели и забывали, что никогда в жизни не учили русского. Но проблема Эванжелины была в другом. Она относилась к тому разряду женщин, которым недостаточно купаться в чужой любви, ей хотелось любить самой. Но американский муж, хороший, положительный, порядочный, так своевременно предоставивший ей экономическое и политическое убежище, не вызывал в ней чувства большего, чем признательность и благодарность. Эванжелина внутренне чахла (на внешности это не отражалось) и рвалась домой. Ко всему прочему, в ночной период суток американский муж не соответствовал лучшим экземплярам отечественных мужчин, с которыми подруга когда-то имела сексуальные контакты.