Разница во времени между Москвой и Хакасией четыре часа. Когда в посёлке было восемь вечера, в Москве всего лишь четыре часа дня. Несмотря на это, к концу дня Женя почувствовала сильную усталость, будто стрелки часов бежали не вперёд, а наоборот, отставали на четыре часа.

     Она быстро обустроилась, изучила нехитрое хозяйство, успела постирать Тёмкины вещички, развесить их на улице, с обратной стороны дома. Обнаружила в огороде грядки с укропом, петрушкой, зелёным луком и корявыми, но сладкими огурцами, приготовила салат, суп и второе стояли в холодильнике. Намыла полы в комнате, с недавних пор приходилось делать влажную уборку дважды в день, сынишке становилось мало пространства развивающего коврика, всё время норовил уползти за его границы.

     Установила манеж, стульчик для кормления, разобралась с электрокачелькой, заправила кроватку, не забыв пристегнуть лично сшитых ярких зверюшек. Под вечер искупала довольного, не капризничающего Тёму и даже успела по-быстрому принять душ.

     К восьми вечера Артём уснул, у него шло время послеобеденного сна. Уставшая Женя упала на кровать, устроила малыша рядом, решив, что пара часов отдыха точно не помешает. Ночью просыпалась несколько раз, на автомате кормила сынишку, он крепко засыпал, она следом проваливалась в глубокий сон. То ли свежий воздух повлиял на Артёма, то ли перелёт, но спал он, как никогда сладко, давая маме впервые за несколько месяцев выспаться.

     Проснулась Женя с первыми лучами солнца, оставляющими светло-оранжевые, не жгучие блики на постельном белье. Диван стоял расправленный, мятая подушка и одеяло скомканы – значит, Богдан ночевал дома. Она не слышала, когда пришёл, как разобрал постель и улёгся спать. Тёма сопел в кроватке, давая понять, что проспит ещё минимум час.

     Перевернулась на живот, сладко потянулась. Неожиданно тело отозвалось щемящей истомой. Женя давно не чувствовала подобного. Нет, ощущала, накануне, рядом с Богданом. Когда он осыпал поцелуями, тело отзывалось,     ныло, просило, жаждало немедленного продолжения.

     Закрыла глаза, наслаждаясь растекающимся желанием, позволив себе лёгкую фантазию. В то, что Богдан пригласил из дружеского участия, Женя не верила, во влюблённость, впрочем, тоже. В возможность сколько-нибудь серьёзного увлечения с его стороны тоже не верилось, однако мужской интерес она видела, чувствовала, пропустила через себя в минуты спонтанных, почти целомудренных ласк.

     Почувствовала сосками ткань ночной сорочки, дыхание сбилось, она намеренно потёрлась ещё раз и ещё, сжав крепко ноги. Напряжение не проходило, напротив, нарастало, закручивалось вихрем, требовало разрядки. Темперамент, долгие месяцы воздержания, нечаянный отдых, как следствие – почти паническое вожделение, острое, невыносимое.

     Женя огляделась. Комната пуста, дверь закрыта, Тёма спит тем самым сном младенца, про который говорят «из пушки не разбудишь». Быстро опустила руку вниз, сняла трусы, едва не застонав от потребности, чтобы по бёдрам гладили не её руки, а мужские, конкретно – Богдана. Вспомнилась их сила, твёрдость, шершавость, длинные фаланги пальцев, выступающие вены.

     Искрой мелькнуло воспоминание о его члене. Чёрт, она никогда не видела такого члена. Идеального. В меру большого, наверное, самого большого из когда-либо виденных лично, ровного, увесистого, с выразительной головкой и венами.

     Женя поджала под себя ноги, уткнулась лицом в подушку, рефлекторно потёрлась грудью о ткань. Импульсы от сосков простреливали вниз живота и ниже. Забытым движением рука опустилась между ног, пальцами ощутила горячую влагу, много влаги. Перед глазами замелькали картинки, одна порнографичнее другой. Прикусила губу, чтобы не заскулить на весь дом, и двигалась, двигалась, двигалась, пока не настигла яркая разрядка, заставившая давиться собственным стоном, спрятав звуки в подушке.

     Когда марево спало, Женька огляделась ещё раз. Всё оставалось по-прежнему. Сынишка крепко спал, дверь закрыта, Богдана в комнате не было. Она натянула трусы, вытянулась по струнке и уставилась в потолок, счастливо улыбаясь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

     Богдан потёр виски, посмотрел в настежь распахнутое окно кабинета в «конторе» и вернулся к работе, через полчаса признав поражение. Сосредоточиться не получалось. Привычка абстрагироваться давно стала частью натуры, однако в тот день всё шло наперекосяк, несмотря на, казалось бы, упорядоченное течение жизни.

     Чуть меньше недели прошло со дня приезда Крош с Тёмычем. В первое мгновение, увидев Женьку в аэропорту, он с трудом сдержал порыв отпрянуть, а потом прижать к себе перепуганную, сжавшуюся гостью, превратившуюся из привлекательной женщины в комок из нервов и подкатывающих слёз. Разительная, не в лучшую сторону, перемена по сравнению с апрелем, ошеломляла. Она бесконечно дёргалась, норовила сжевать собственные губы, оправляла футболку, волосы, как первоклашка перед прививкой рядом с кабинетом врача. Заметно похудела, вероятно, это даже неплохо – женщины вечно стремятся скинуть килограммы, часто абсолютно зря, – если бы не пугающие синяки под глазами и заметно осунувшееся личико.

     Чёртов ад! Он невольно задался вопросом, когда Крош последний раз нормально ела, да что там, когда она вообще последний раз ела.

     Действительно, первые дни после приезда она бесконечно вскакивала во время еды, перекусывала на ходу, жевала первое, что попадётся под руку, несколько раз откусив, стремглав неслась к сыну на каждый писк. Богдан не был сторонником спартанского воспитания, вот только человек, тем более молодая мать, должна где-то черпать силы, как минимум – это сытная пища и здоровый сон.

     Со сном проблема решилась почти сразу. На второе утро, присмотревшись к режиму Тёмыча, позволив попривыкнуть к чужому дядьке, Богдан проснулся раньше пацанёнка, приготовил смесь и, не успел тот открыть глаза и разбушеваться, сам накормил, переодел и снова уложил спать. Малой посматривал с подозрением, но трескал с аппетитом, посчитав, что бутылочка с заветной смесью дороже принципов. Женька подскочила сразу за сынишкой, настороженно наблюдала за Богданом, но инициативу перехватывать не спешила, а потом уснула. Просто вырубилась. К девяти утра проснулась, в тот день она не сшибала углы и не норовила уснуть стоя.