сочетания: так, в венце Соломона «12 камени драгих по числу сынов Израилевых, на злате изваянны и 12 действ имущу исцеление, ины камение многоценны тысящ 12»; «гольи», на которых собирается переправлять свое войско Александр, 30 сажен в длину и 12 в ширину, и плавают по морю все четыре отряда голей «30 ден, 30 нощей»; напомним также людей, у которых 6 рук и 6 ног, 3000 разбойников, приведенных на суд к Александру, и пристрастие автора Александрии к определенным числам будет достаточно наглядно. Эта традиционность в употреблении определенных чисел, символика чисел — все это, в конечном счете, входит в единый ансамбль средств и приемов, создающих стиль сербской Александрии.

* * *

Несмотря на распространенность в тексте Александрии устойчивых формул, «украшение» ее цитатами и сентенциями, только что отмеченное внимание к символике и грандиозности чисел, стиль так называемого (в истории русской литературы) второго южнославянского влияния[286] отразился в Александрии слабо и неравномерно. Большинство случаев характерного для этого стиля «плетения словес» приходится на тексты писем и грамот или встречается в речи главных героев романа Александра, Дария, Олимпиады.

Одним из приемов «плетения словес» являлось повторение однокоренных слов. Так, в послании Дария к Александру пышность стиля достигается именно этим приемом: «Дарей, царь над цари, токмо и земный бог и по всей вселенной сияеть, и всем земным царством царствует» (л. 39 об.).[287] Аналогично в другом послании: «Дарей, царь над цари, царь велики силою и славою...» (л. 69 об.).[288] На повторении эпитета «великий» построено обращение персов к своему царю: «О великый царю Дарие, великым кораблем великое падение бывает, велици ветри велика древа поломляют, мала бывшая египтяном скорбь и ныне нашу великую воспомянут» (лл. 88 об.—89). Характерно, что слова «мала бывшая... воспомянут» присутствуют только в русском тексте: переводчик «подхватил» эту игру словом «великий» и закончил фразу антитезой «малой» и «великой скорби». После неудачного покушения Ависа на Александра македонский царь обращается к нему со словами: «О безумие Ависе ... убил бы ты мене днесь, бог не съблюде душю мою от тебе днесь, ты же днесь умерл еси по своему изволению» (л. 90 об.). Повторение слова «днесь» имеется только в тексте перевода. Также только в русском тексте созданы тавтологические сочетания слов: «дивляшеся дивному его образу» (л. 42) — в сербском тексте «поклонише се дивному образу»; «о коликою прелестию прельсти нас Филиппов сын» (л. 51 об.) — в сербском тексте «О како прельсти нась сынь Филиповь».

Приведем несколько примеров «плетения словес» этого же типа, находящихся и в сербском и в русском текстах: «Не воздавай зла за зло, яко да бог избавит тя от зла» (л. 104); «стоях противу великого царя Дариа, от него разбиваеми и его разбивающе» (л. 108); «вы бо... ратуещеся ратуеми, бъющеся и бъеми, закаляющеся закалаеми — подобии себе человеци».

Интересная риторическая фигура содержится в послании Дария: упреки персидского царя слагаются в ритмический ряд с созвучными окончаниями:

Слышание во уши мои мне вниде таково:

сын Филипов, всю землю единою гордостию обиат[289]

и до великого Рима дошед,

и вси западные страны пленил еси,

и сих до конца затерл еси,

и до Окиана-моря достигл еси,

вся западныя страны поколебал еси...

(Л. 69 об.).

С требованиями литературного этикета связан и стилистический прием, названный нами «максимализмом». Суть этого приема в том, что автор с помощью устойчивых эпитетов подчеркивает необыкновенную силу чувства («радостен зело», «печаль велика»), грандиозность события («сеча зла», «победа велика») и т. д. Александрия в применении этих формул не отличается от других древнерусских памятников, например от летописей, которые начиная с Повести временных лет широко их используют. Так, формуле «радостен зело (или вельми)» в Александрии соответствует в Ипатьевской летописи столь же устойчивая формула «с радостью великой»: «И възваша кури иелисон с радостью великою»;[290] «И възрадовашася радостью великою»;[291] «И тако обедавше веселйшася радостью великою»;[292] «Выде противу ему с радостью великою»[293] Ту же формулу мы встретим в летописи еще более двух десятков раз.[294]

Этот «максимализм» присутствует и в других формулах. Умершего Филиппа македоняне несли к месту погребения «с плачем великым» (л. 38); «воплю и плачю велику бывшу зело», когда македоняне, преследуя разбитое афинское войско, дошли до «врат градных» (л. 51 об.), «с плачем великым» встречали индийская царица и ее приближенные тело убитого Пора (л. 146). Формула «плач; велик» обычна в русских летописях при описании похорон князя.[295]

Еще одним примером «максимализма» является описание даров, приносимых Александру или даруемых им. Все «вселенские цари» «принесоша ему бесчисленыя дары» (л. 54), «дары ему многоценные принесоша» «вся царствия западния» (л. 59), «дары ему изнесоша мнози царьския» в Трое (л. 65); «с дары великыми сретоша его» в Македонии (л. 68) и т. д. Обратившись к русской летописи, мы встретим то же явление: о «дарах многих» в Ипатьевской летописи говорится десятки раз: «дав им дары многы»[296] «и да Святославу дары многы»,[297] «и ту даристася даръми многыми» князья Ростислав и Изяслав.[298]

Не менее многочисленны случаи употребления этой формулы и в более позднем летописании.[299]

Распространены в Александрии и синонимические сочетания: «воиньство свое почте дивно и красно», «идяше к граду Риму великому и славному», «ты повелеваеши гоняти и воевати», «силу мою раздруши и разби», «в землю некую дивну и красну пришед», «срете мать свою чюдно и дивно», «во ми же день некую игру играху ... дивна же и чюдна зело». Из приведенных примеров большинство не имеет соответствия в южнославянском оригинале, синонимы подобраны русским редактором.

* * *

Итак, сербская Александрия, попав на русскую почву, продолжала свою литературную историю. В ее текст был внесен ряд сюжетных изменений и «идеологических поправок», а язык перевода носит следы попыток приблизить стиль Александрии к более парадному стилю русских воинских повестей периода второго южнославянского влияния. Различия этих стилей были немалыми. Достаточно сопоставить, например, сходные ситуации из Александрии и Повести о Мамаевом побоище (XV в.), чтобы наглядно их ощутить.

Александрия

Сие рек, Александр на великого своего коня всед и шелом на главу свою положив, воиньство свое на три части раздели и уряди, сам же в макидонском полку идяше...

И тако скочившу борзо, ударишася и оружья обломиша, и тако пилатикы и рогатинами ударишася и мечи исторгоша.