44 об.); «Филип же грамоту прочет, главою покива, прослезися много» (л. 79); «Дарей же, покива главою, рече: „Бог елико хощет, да творит“» (л. 91) и т. д. Одиноко в Александрии аффектированное описание гнева Александра, узнавшего о хитрости царицы Кандакии: «Сие слышав, Александр образ свой изменяти начат, зубы своими скрежташе и очима своима семо и овамо позирая» (л. 162), так же использующее, между прочим, «традиционную формулу» гнева: «скрежетати зубами».

* * *

Преклонение перед мудростью — постоянный мотив многих произведений древнерусской литературы. Оно не ограничивалось лишь декларативным ее прославлением, хотя и такого рода декларации были широко распространены,[282] но и порождало активную деятельность переписчиков и компиляторов, из-под пера которых выходили столь любимые в древней Руси сборники, как «Пчела», «Златоструй», «Маргарит» и др.

В Александрии это почитание мудрости не только присутствует, но и оказывает немалое воздействие на стиль и образную систему романа. О мудрости Александра сообщается с первых же строк: «словесным мудростям» обучает его Аристотель, «муж искусен и украшен всякою хитростию философскою», Аристотель, которого сам Александр характеризует в таком пышном обращении-приветствии: «Добре пришел еси, многочестная и мудрая главо, добре пришел еси, негасимый светилниче, казателю всему миру, философе великый и дивный Аристотелю! Добре пришел еси, его же мудрости подивишася еллини и почюдишася халдеи, его же хитрости подивишася египетстии волсви и мудреци!» (л. 174 об.). А мудрые островитяне заключают рассказ о себе следующими словами: «И пребываем зде, и разумом философскым потешаемся, да ничто же ти от нас взяти, точию что от мудрых наших, аще требуеши, возми колико хощеши, полезно бо ти не в кое время». На это Александр отвечал: «Поистине Соломон рече: мужь мудр — скровище неиздаемо, мужь мудр — источник неисчерпаемы есть, един мужь мудр множеством обладает людей, един муж безумен множество погубляет людей» (л. 118).

Сама же «мудрость» в виде афоризмов автора или афоризмов, вложенных в уста персонажей, пронизывает все произведение, оказывая, в частности, немалое влияние на приемы изображения духовного мира Александра и его сподвижников. Это проявляется хотя бы в том, что живой реалистический диалог персонажей иногда как бы подменяется изящным, но бесплодным состязанием философствующих мудрецов. Так, на вопрос Александра, как ему царствовать, «муж мудр» Филон отвечает: «Всяк възраст человеческий в чину потребен есть» (л. 38). Подхватывая его мысль, Александр отвечает также афоризмом: «Старость честна и немноголетна». В беседу вступает Селевк, в свою очередь цитируя премудрого Соломона: «Царство множеством людей състоится, царь же несоветен — не верен, саморатник есть себе».

Отдельные сравнения и афоризмы встречаются в Александрии по нескольку раз. Так, сообщая Нектонаву о нападении на Египет «восточных царей», вестник сравнивает царство с морем, которое «страшно плавающим является» (л. 22). А персидские вельможи говорят своему царю: «О великий царю Дарие, великим кораблем велико падение бывает ... И царства множеством людей не стоить, но храбрыми витязи състоится, яко же корабли в мори великыми волнами обуреваеми, страшно плавающим являются, но крепкими кормникы укрепляеми» (л. 89). Терзаемая тревогами человеческая душа также сравнивается с кораблем и в письме Александра матери («И мы сами обуреваеми есми, яко же корабль в пучине морстей волнами тружаем» — л. 133 об.), и в описании его собственных размышлений после вещего сна, предвещавшего ему смерть: «Сердце же его обуреваемо бяше, яко же некий корабль в пучине морьстей ветром и волнами обуреваем многими» (л. 170— 170 об.).

Важная для автора мысль о превратности судьбы иллюстрируется не только самим сюжетом романа, не только описанием переживаний человека, «пременующего» «радость на жалость», но и постоянным напоминанием о неизбежности возмездия за «превознесение» и гордость: «О горе тебе, во градех великый Египте, вознесыися до небес и до ада снидеши!» — восклицает вестник царя Нектонава. «Неизочтенно есть гордение твое, и от высокоумия твоего, Дарей ... до небес вознесеся и до ада снидеши», — пишет Александр. А сам Дарий скажет о себе то же самое и теми же самыми словами: «Аз есмь Дарей царь, его же прелесть временная до небес возвыси и честь неуставная до ада сведе» (л. 103 об.).

Встречается в Александрии и несколько традиционных для средневековой книжности рассуждений о женской «прелести». Царь Анакарнос поплатился жизнью за то, что забыл старую притчу: «Человече, не буди лепотою женскою уязвен» (лл. 36 об.—37). Из-за Елены разразилась Троянская война, и автор Александрии вспоминает по этому поводу судьбы Адама, Самсона, Соломона, вспоминает, что «изначала бо вся злая женою быша» (л. 64); филиппикой против «лукавых жен» разражается автор и в рассказе о Минереве, пославшей своим сыновьям яд для отравления Александра (л. 185 об.).

Это вкрапление цитат, афоризмов и целых притч[283] в литературные произведения самых различных жанров — летописи, повести, жития — было обычным явлением в древнерусской литературе. Этим повышался авторитет произведения, усиливалось его моральное воздействие. Включение цитат, дидактических рассуждений или молитв существенно определяло и стилистический облик памятника, становясь (наряду с употреблением традиционных формул, «плетением словес» и другими чисто языковыми приемами) средством создания «высокого стиля».

* * *

Бросающейся в глаза чертой Александрии является обилие в ней цифр: то это указание на численность войск, то подсчеты даров и захваченных трофеев, то перечисление статуй, украшающих царскую палату, или драгоценных камней на венце или короне. Эти цифры также играют определенную роль в образной системе романа. Цифры, сообщающие о численности людей, гиперболичны, они должны, видимо, потрясти воображение читателя, придать описываемым деяниям Александра поистине «вселенский размах». Причем характерно, что числа этой группы обычно кратны двум или десяти: тысячу тысяч и четыреста афинян «поим с собою» Александр после захвата Афин; в Риме его встретили четыре тысячи витязей, двести тысяч «людства» в роскошных одеяниях и «прочих людей» сорок тысяч.[284] 20000 летающих женщин перебили македоняне в волшебных странах. Дарий вручает своему воеводе Миманду 600 000 «избранных» персидских воинов, 200 000 мидийцев и 400 000 лучников. После разгрома Миманда Дарий собрал «две тысячи тысяч» воинов, Александр выставил ему навстречу «тысячу тысяч». Тысячу тысяч «дивиих» людей перебили воины Александра, потеряв при этом две тысячи конников. Те же числа — 1000, 400, 200, 100 — встречаются и в оазличных других ситуациях.[285]

Другая излюбленная система чисел кратна трем; среди них особой популярностью пользуется число двенадцать: 12 000 воинов должен посылать Александру силурийский царь, 12 «ритор» правят Афинами, с 12 вельможами советуется Дарий, в Персиде Александру досталось «злата 12 ковчегов полных и 12 пиргов полных» и т. д.

Иногда такие числа образуют целые связные