Маша молчала и только улыбалась. Под сильным весенним солнцем быстро увядали тюльпаны.

— Мама, я вернусь...

Быстро подошло время расставания — шесть часов вечера.

— Пора, отец.

— Вижу.

Они долго смотрели друг на друга.

— Знаешь, сын, в нескольких десятках километров отсюда есть памятник человеческой ошибке — чернобыльский саркофаг. Тогда люди тоже считали, что творят великое дело — укрощают атом на благо людей. Результат — многие квадратные километры непригодной для жизни в течение столетий земли и тысячи погибших и умерших от радиации людей.

— Результат — более надежные атомные электростанции и изобилие такой нужной энергии. А у человечества будет еще много таких саркофагов. Это плата за прогресс.

— А нужен такой прогресс?

— А зачем тогда создан человек? Потреблять пищу и плодиться, как животные? — резко ответил сын. А затем, словно спохватившись, уже мягче добавил: — Пора, папа.

Они обнялись.

— Все будет хорошо. Я вернусь, вот увидишь.

Вечером, чтобы как-то отвлечься, Иван Антонович включил телевизор. Сериалы, ток-шоу, музыка и изредка информационные программы — человечество со вкусом проводило время. На одном из каналов он неожиданно увидел знакомое лицо. Молодой человек, стоя на сцене в каком-то огромном зале, набитом людьми, буквально кричал в микрофон:

— Братья и сестры! Уже не единицы, а сотни людей понимают, какое это зло — вторая жизнь, дарованная не Всевышним. И именно вы, услышавшие истинный голос Бога, спасетесь, и именно вам будет даровано истинное бессмертие. Остальные же получат вот это. — Молодой человек, повернувшись, ткнул указательным пальцем позади себя.

И тотчас же задник сцены, оказавшийся экраном огромного проекционного телевизора, осветился. На нем замелькали страшные кадры, снятые в лечебнице для больных синдромом внезапного слабоумия. Бессмысленные глаза и улыбки, омерзительные кривляния, текущая изо рта слюна и страшные, лишенные всякой мысли выкрики — мощная электроника показывала бесстрастно, крупно, передавая мельчайшие оттенки цвета.

Иван Антонович наконец узнал молодого человека — это был одноклассник его сына, Сергей.

«О, Господи! Зачем же такое показывать. Это же бесстыдно — делать из людского страдания шоу».

А из телевизора между тем неслось:

— Братья и сестры! Давайте поможем всем заблудшим, не понимающим, какой это грех — стремиться получить вторую жизнь не от Бога, а от кесаря. Пусть наши власти управляют земными делами, а не Божьими. А там, где должен быть только промысел Божий, они смиренно и благоговейно склонят свои головы. Давайте выберем тех людей, которые не побоятся запретить бездушной машине решать за Бога, кому давать вторую жизнь. Перед Богом все равны.

Экран заполнился ярким солнечным светом, и тут же мощно, торжественно зазвучала музыка.

«Бах, — отметил про себя Иван Антонович, — Первый концерт».

И тут во весь экран вспыхнула надпись: «Жизнь только от Бога». Казалось, величавые аккорды наполнили собой все пространство зала...

«Сумасшествие какое-то. А если человек отдал жизнь во благо других людей? Он что, не заслужил второй жизни... как мой сын... — Он со злостью выключил телевизор. — Тоже мне, очередные толкователи воли Божьей. Их предшественники во имя этой самой воли людей заживо сжигали, а эти не хотят, чтобы достойным людям вторую жизнь давали. Инквизиторы новоявленные, мать их!»

Объединенная Русь. Украина. Киев.

5 мая 2190 года. Среда. 18.40 по местному времени.

Большая черная машина мягко вкатилась во двор Дома и замерла около одного из подъездов. Три двери машины распахнулись одновременно, и так же одновременно из салона выскочили трое молодых людей. Они напоминали машину, в которой приехали, — такие же большие, в одинаковых черных костюмах и такие же хищные. Один из них сразу вошел в подъезд.

Светлана Николаевна Доброва в который раз наблюдала эту картину из окна квартиры сына и в который раз испытала чувство какого-то внутреннего неудовольствия.

«Христос ходил среди людей в окружении Своих апостолов, ничего не боясь, а тут... ну не считать же этих мордоворотов за апостолов». С высоты третьего этажа хорошо были видны мощные затылки и короткие толстые шеи парней, охранявших ее сына.

А вот и он сам — высокий светловолосый человек вышел из машины, едва только его охранник выглянул из подъезда и махнул рукой: «Все чисто!» В окружении охраны, чуть сутулясь, ее сын вошел в подъезд.

«А волосы уже — не вьются кудрями, и сутулиться стал. — Мать отстраненно наблюдала за сыном. — Как будто прячется от кого-то, старается быть незаметным. И в подъезд не вошел, а юркнул как-то».

Щелкнул замок входной, двери. Светлана Николаевна встала со стула и отвернулась от окна. Она знала, что в коридор первым войдет не сын.

— А вот мы снова, Светлана Николаевна. — Перед ней стоял один из охранников с застывшей улыбкой. — Все в порядке? — Взгляд мужчины, мгновенно обежав все вокруг, цепко впился ей в лицо.

— Да, спасибо, — заученно ответила женщина. Когда она приехала к сыну, ее целый день такие же ребята учили, что нужно говорить в тех или иных случаях. Вот и сейчас, на вопрос: «Все в порядке?» нужно отвечать: «Да, спасибо». Если бы в квартире находился кто-то посторонний, она должна была бы ответить: «Да, спасибо. Никто не тревожил».

Поначалу такая игра в шпионов забавляла ее. Но очень скоро начала раздражать. «Да что это такое? Будто живем среди каких-то нелюдей, которые только и думают, как нас извести».

— Возвращаем вашего Сереженьку в целости и сохранности. — Голос охранника вернул Светлану Николаевну к действительности.

— А... да, да, спасибо.

Улыбка тут же исчезла с его лица.

— Чисто. Можно заходить, — проговорил он, чуть повернув голову к лацкану пиджака.

— Еще раз здравствуй, мама. — Сын, все так же сутулясь, быстро подошел к ней и поцеловал в щеку. — Голова уже не болит?

— Нет, спасибо, сынок, не болит. Я выпила таблетку. Поешь? Я тут, пока ты выступал, твой любимый борщ сготовила. С пампушками.

— Потом, мама, потом. Я на пару минут, только переодеться.

— Вечно у тебя дела. Только ночью дома и бываешь. Даже не вспомнил, что сегодня годовщина смерти отца.

Сергей замер, затем прикрыл лицо руками.

— Что ж, видно, такую судьбу мне дал Бог, — наконец глухо проговорил он и вышел из комнаты.

Светлана Николаевна, чуть вздохнув, привычно села на стул. Охранник вышел в коридор. Минут через десять к ней в комнату вновь вошел сын:

— Ну все, ма, до вечера.

Выражение лица его вновь было спокойным и уверенным. Вместо черной рясы на нем был деловой светло-серый костюм с ярко-красным в полоску галстуком.