В гараже тихо настолько, что люминесцентная лампа оглушала гудением.

Я сейчас разрыдаюсь, говорит Хуккинен.

Эмиль качает головой.

Ты не понимаешь. Я не для этого рассказал.

Для чего же?

Я тебя не уважаю, а что представляет из себя мужик, которого не уважают? Ничего. Пустое место.

Ты, вообще, кто такой, чтобы тут высказываться?

Я не высказываюсь, я говорю, как оно есть.

Как оно есть, фыркает Хуккинен.

Ты – ничто, говорит Эмиль. Ты сам сделал это с собой. Уж не знаю, каково оно, но вряд ли это ощущение тебе приятно.

Хуккинен смотрит на Эмиля, и в его глазах читается ярость, растущее бешенство.

Думаешь, я испугался?

Мне не важно, боишься ты меня или нет. Мне все равно, что ты думаешь.

Правая рука Хуккинена находит искомое – это видно по его телу, изменившему движение.

А я, было, подумал, что тебе чего-то нужно, коли сюда заявился.

Я тоже так думал. Передумал.

То есть ты не просишь меня прекратить то, что какая-то давалка тебе обо мне напела?

Я не прошу ни о чем. Время прошло. Это факт.

Тогда ты понимаешь, что можешь валить отсюда по-быстрому.

Этого я сделать не могу.

Хуккинен переносит вес тела на левую ногу.

Это почему же?

Из-за Леэны и нашего сына, говорит Эмиль.

Лицо Хуккинена приобретает издевательское выражение.

Интересно, что они скажут, когда ты, понурый и обосравшийся, вернешься к ним и будешь стонать о том, как несправедливо устроен мир?

Я не вернусь обратно.

Знаешь что, угрожающе говорит Хуккинен, прежде чем я впендюрю той мокрощелке, что послала тебя сюда, я кое-чему тебя научу.

Леэна не посылала меня. Она вообще ничего об этом не знает. Никто не знает.

Хуккинен размышляет – это видно по его глазам и положению головы. Он делает расчеты, пока один из результатов не устраивает его.

Это означает, говорит он, мы здесь вдвоем.

Точно.

Слышен звук падающего на крышу дождя. Эмиль смотрит Хуккинену в глаза. Хуккинен делает шаг в его сторону, вытаскивает руку из-под капота и неожиданно бьет. Эмиль защищается левой, здоровенный разводной ключ попадает по локтю – рука повисает плетью, боль пронзает все тело.

Для такого мощного на вид человека Хуккинен двигается резво, размахивая ключом в разные стороны. Они оказываются сбоку от «Мустанга», ключ попадает по боковому стеклу. Видно, что для Хуккинена это становится последней каплей: в разбитом окне он винит Эмиля. Легкие Хуккинена свистят от ярости, он обещает прибить Эмиля. Свист ключа, Эмиль уворачивается, но недостаточно: кожа на щеке рвется, брызгает кровь. Эмиль подныривает под Хуккинена, оказывается перед машиной – там больше места.

Хуккинен бросается к нему, левая рука Эмиля не работает. Они валятся на стол с инструментами. Становится трудно дышать. Хуккинен давит всем весом. Металл впивается в спину.

Лицо Хуккинена совсем рядом, его левая рука стискивает горло Эмиля, так что дышать нет возможности. Жуткая боль. Эмилю удается поймать его руку с ключом и что есть сил надавить на запястье: большой палец входит между сухожилиями, Эмилю даже кажется, что еще чуть-чуть и тот пройдет насквозь. Он давит и выкручивает. Ключ выпадает из руки Хуккинена. Эмиль отпускает руку и кулаком изо всех сил бьет Хуккинена в лицо, ломая тому нос. Левая рука отпускает горло, Хуккинен делает два шага назад. Удар, способный нокаутировать обычного человека, заставляет его только остановиться на секунду. Из его носа обильно течет кровь, марая усы и бороду.

Хуккинен бьет обеими руками. У Эмиля только правая, ему по-прежнему трудно дышать. На горле не исчезло ощущение тисков. Может, повредились хрящи. Эмиль уходит от удара, Хуккинен промахивается. Он соображает, что находится рядом с верстаком, и хватает нож. Вздохнуть не получается, Эмиль понимает, что медлить больше нельзя.

Он уходит в сторону и делает неожиданный рывок к Хуккинену. Это позволяет ему схватить с пола разводной ключ. Хуккинен нападает. Эмиль опять уворачивается. Остатки воздуха в легких заканчиваются.

Последнее усилие, Эмиль переворачивает ключ и направляет его рукоятку прямо в открытый рот валящегося на него Хуккинена. Тот запрокидывает голову и начинает оседать. Эмиль поднимается одновременно с падающим на колени Хуккиненом. Он засовывает ключ прямо в глотку. Сталь ломает все на своем пути. Эмиль отпускает руку. Губки ключа выглядят неестественным протезом во рту Хуккинена. Тот в судорогах падает на пол и затихает.

Какое-то время Эмиль сидит в полном изнеможении. Проходит несколько минут, пока к нему не возвращается способность дышать. Вокруг головы Хуккинена разливается лужа крови.

Я не вернусь обратно.

Так он сказал.

– Куда ты потерялся?

Эмиль заметил тарелку с бифштексом перед собой, услышал шум ресторана и увидел вопросительный взгляд Леэны. Как долго он отсутствовал? Сейчас лишь несколько секунд. Он улыбнулся ей.

– Так, вспомнилось, – сказал он. – Извини.

– Тебе не за что просить прощения, – ответила она.

2

– Зачем ты звонишь?

– А ты как думаешь?

Положил трубку, перечитал статью, увидел все неловкости, недостатки и недоделки, которые сложно заметить, когда работаешь над текстом. Вот они – издеваются и хохочут: «А вот и мы, прямо перед тобой, но ты нас не видишь». Закрыл файл. По большей части он был не пригоден.

Кто-то пытался убить Матти Мали, пока я ел незабываемый завтрак со своим отцом! Со слов Марьо Харьюкангас, господин Мали отправлялся утром на работу, когда неизвестный мужчина подстерег его во дворе собственного дома. Детали – намерения, способ, использовал ли нападавший огнестрельное или холодное оружие – не известны. Сообщается лишь, что Матти Мали пострадал не сильно и уже отпущен домой.

Большего выудить из Харьюкангас не получилось. Она попросила только, чтобы я ничего не писал про пожелавшие остаться анонимными источники из внутреннего круга и чтобы больше не пытался с ней связаться. Было ясно, что она потрясена случившимся и не может ответить, почему позвонила именно мне. «Не знаю», – сказала она и отключила телефон.

Позвонил Паулине, чтобы услышать голос Эллы. Они обе были у родителей Паулины. Легко представить, что она рассказала о нас, о возможном разрыве, о том, как решилась сделать это. Элла взяла трубку лишь на несколько секунд, затем телефон перешел опять к Паулине. Попрощались.

Пустой полутемный офис начал оживать. Тишина наполнилась голосами и словами. В тени возникло движение. Сосредоточиться на статье больше не получалось, и сразу же все, что было отодвинуто в сторону, выползло обратно: люди, разговоры, мои собственные поступки и дела. Оделся и вышел.