Он ничего не ответил, лишь крепко зажмурился. Ольгу он больше не боялся.

– Я думаю, тварь вырвалась из-под контроля. Наверное, Гюнтер не доглядел. Не знаю, но она вырвалась.

– Что оно такое? – спросил Григорий. – Тетя Оля, скажите мне? Оно такое же неживое, как была моя Зося? Еще один упырь, которого эти фашистские гады привезли к нам, как дикого зверя?!

– Тише, – сказала Ольга успокаивающе. – Я не знаю, что это за существо.

– Зато я знаю, кто точно знает. – Лицо Григория потемнело, рукоять топора он сжал с такой силой, что та, кажется, затрещала. – И он мне точно расскажет.

– Обещай мне, – прошептала Ольга, оглядываясь, – обещай мне, что не сунешься к фон Клейсту, не переговорив со мной.

– Почему?

Почему? Хороший вопрос.

– Хотя бы потому, что фон Клейст, кажется, не боится это… существо. А кто может не бояться чудовища, Гриня?

– Тот, кто сам страшнее любого чудовища.

Ольга удовлетворенно кивнула. Самое важное он понял. Ей бы тоже понять. Вопросов не стало меньше. Наоборот, вопросов стало только больше. А ниточки, все кровавые ниточки – и от водонапорной башни, и от погреба, и от Гремучей лощины – вели к дому. И где-то в доме находилось то, что Ольге было необходимо найти.

– Это нужно закрыть. – Ольга посмотрела на ящик, и Григорий вытащил из кармана отмычки. Управился быстро, руки его больше не дрожали.

– Я помог вам? – спросил он с вызовом.

– Ты помог мне.

– Теперь ваша очередь. Нужно что-то сделать с теми… – Он запнулся, – с телами в башне.

Ольга прекрасно его понимала. Девочки в башне были опасны. Девочки в башне в любой момент могли превратиться в упырей и прийти за живыми девочками и мальчиками.

– Пока светло. – Григорий, кажется, и сам не верил в то, о чем сейчас говорил. Во всяком случае, вид у него был ошарашенный. – Они же не опасны до прихода темноты?

– Я не знаю.

– А что вы вообще знаете?! – Он сорвался на крик, но тут же замолчал, виновато покосился на закрытую дверь сарая. – Простите, тетя Оля.

– Ничего, Гриня. Я понимаю. Давай встретимся через четверть часа у башни. На месте решим.

Как же ей не хотелось ничего решать! Как же не хотелось принимать такие решения! Но Григорий прав – нужно что-то сделать до наступления темноты.

* * *

У башни они встретились через четверть часа, как и договаривались. Григорий уже отпер замок, но внутрь не заходил, курил, прислонившись плечом к кирпичной стене. У ног его лежал свежесрубленный и наспех заточенный осиновый кол. Мальчик быстро учится. Наверное, это хорошо.

– Пойдем, – сказала Ольга и первой вошла в башню.

Внутри было темно, холодно и затхло. Она принюхалась, пытаясь уловить тот особый сладковатый дух, который выдавал близкое присутствие смерти, но не почувствовала ровным счетом ничего.

– Они там… – Подбородком Григорий указал на плотно закрытый люк парового котла.

Люк был большой. Ольге показалось, что почти метр в диметре. Впрочем, может только показалось, с глазомером у нее всегда были проблемы.

– Откроешь? – Она подошла к люку, требовательно посмотрела на Григория.

Он мрачно кивнул, а потом сказал:

– Я не смогу, тетя Оля. Не смогу с ними, как вы тогда с Зосей. Рука не поднимется.

– Моя поднимется. – Она невесело усмехнулась и протянула руку. Григорий вложил в нее осиновый кол. – Но я должна убедиться.

– В чем?

Ольга не стала отвечать, велела:

– Открывай!

Люк открылся с пронзительным скрипом. Оба они – и Ольга, и Григорий – меж воли отшатнулись, ожидая самого страшного, ожидая непоправимого.

Шли мгновения, но ничего не происходило, никто не пытался выбраться наружу, никто не пытался на них напасть.

– Еще светло же, да? – сказал Григорий не слишком уверенно. – Может, они только ночью?

Ольга покрепче перехватила осиновый кол, сделала осторожный шаг к котлу, склонилась над люком. Вот сейчас она почувствовала запах. Тот самый – удушливо-сладковатый. От Зоси, от существа, что вернулось в Зосином обличье, пахло сырой землей. Значило ли это хоть что-нибудь? Ольга не знала.

Несколько мгновений ушло на то, чтобы глаза привыкли к темноте. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Григорий встал за ее спиной, приготовился отразить нападение. Вот только никто не собирался на них нападать. Лиза… бедная девочка, которую она так и не смогла защитить, смотрела на нее с укором. Глаза ее были белесо-голубого цвета, смерть уже оставила на них свою печать. А Григорий был прав, когда говорил про раны и про то, что тела обескровлены. Но эти раны… они совсем не такие, как были на теле у бедной Зоси. Те – жадные, нетерпеливые, а эти расчетливые. Нетерпение убийцу настигло уже в самом конце, когда он добрался до сонной артерии. Нетерпение или опьянение отнятой жизнью.

Ольга стащила с руки перчатку, коснулась тонкого, полупрозрачного запястья. За спиной то ли застонал, то ли всхлипнул Григорий.

– Мне нужно убедиться, – сказала она, не оборачиваясь, всматриваясь в белое Лизино лицо, пытаясь пробиться сквозь холодную, мертвенную пелену небытия.

Ничего не вышло. Нет, кое-что она все-таки поняла.

– Эта девочка просто мертва, – сказала она, а потом сама же себя поправила: – Лиза. Мертва. – Нельзя обезличивать. Фашисты обезличивают, стирают даже память о своих жертвах, а она не станет. Она будет помнить каждого. Каждую…

– Вы уверены, тетя Оля?

– Я уверена.

Она уверена, а Григорий ей не верит. Ему нужны доказательства. Доказательства и гарантии.

– Все три?

– Погоди…

Чтобы дотянуться до второй и третьей, ей пришлось почти по пояс нырнуть в черное чрево котла. Было ли ей страшно? Нет, ей было горько и больно за этих несчастных девчонок, которым судьба отмерила такой короткий срок.

– Все три… – Она разжала онемевшие, заледеневшие пальцы, выпрямилась, отошла от люка.

– Откуда вы знаете?

Григорий смотрел на нее с ужасом.

– Я просто знаю, Григорий, – сказала Ольга твердо. – Они никому не причинят зла.

– Не причинят зла – это значит, не вылезут из башни, не пойдут грызть остальных? – Он дышал тяжело, хватал ртом воздух, словно ему этого воздуха не хватало.

– Не пойдут.

– И они… они были такими всегда?

Ольга поняла, о чем он. С каждым часом она чувствовала окружающий мир все острее. И ощущала, что Григорий боялся, боялся даже подумать, что его сын проводил свои ночи с такими… существами. Он представлял, как Митька сидит наверху, с головой укрывшись старым армейским одеялом, а эти… девочки скребутся в железную стену котла, уговаривают открыть люк, жалуются на холод и голод, просятся на волю.