Именно поэтому поединок выходит таким агрессивным. Именно поэтому я еще здесь. Именно поэтому я все-таки сдерживаюсь, гуляя по краю, но не нарушая правила. Если впаяют «красную», точно что-то натворю.

– В общем… – выдыхает охрипший Безугленко со свистом. Проходится по раздевалке взглядом и, шокируя всех пацанов, явно неохотно признает: – Молодцы. Продолжаем в том же темпе. Но аккуратно! Еще одна карточка, и я сам любого до конца года вышвырну. Губарев, Мотыль, Пархоменко – усилить защиту ворот. Видели, что они проворачивают из раза в раз? Не допускайте навесов в штрафной. Радкевич, ты тоже, давай, уже как-то порасторопнее по углам, а то ощущение, что у тебя нунчаки в заднем проходе застряли. Игнатьев – находишься плюс-минус в своей позиции все время – выполняешь роль связующего. Фомин – держишься ближе к боковой. Кравченко, наоборот, к центру ближе подтягивайся. Нечаев, Самсонов – меняетесь своими позициями. В остальном – та же игра на пару. У вас неплохо получается. Быстрые короткие передачи. Быстрое перемещение. Быстрые атаки. Все быстро! Сейчас будет важна скорость. Особенно на старте тайма. Вперед!

Подрываемся с лавок. Валим толпой к выходу на поле.

На трибунах творится полнейшее безумие. Дымовые шашки, ритмичный топот десятков тысяч пар ног, столь же оглушающий слаженный плеск в ладони, пронзительный свист и оголтелая, казалось бы, привычная а капелла, вырубающая под шумок последние предохранители в моей башке.

Чужие губы тебя ласкают,

Чужие губы шепчут тебе,

Что ты одна, ты одна такая,

Чужая стала сама себе[5]…

Боль становится главным компонентом каждой чертовой клетки моего охреневшего организма. И когда ее накрывает злость, вибрации из глубин тела поднимаются и яростно бьются с дрожью прямо мне под кожу.

Знаю, что не стоит. Мать вашу, знаю.

Но все равно оборачиваюсь, чтобы найти ИХ глазами. Склонившись к Ю, Свят втирает ей что-то на ухо. Несомненно, эти сопли на высоком. Он, блядь, умеет. Хотя проблема, конечно, не в нем. Подпусти меня Ю настолько близко, я бы тоже свиристел соловьем.

Больно. Как же, блядь, больно!

Не думал, что можно чувствовать так остро. Не думал, мать вашу!

Говорил себе, что не накручу ни хрена лишнего. Что хуже не будет. Что не увязну еще сильнее. Что буду помнить: она не моя.

И только сегодня понял, что был дураком. Конченым наивным дураком! Сам себя наебывал, пока закапывался глубже.

Погребенный заживо.

Раздирает изнутри так, что кажется, будто ничего хуже, чем деснососание Ю со Святом, со мной в жизни не случалось.

Как теперь стереть из памяти? Да меня, сука, скорее разорвет агония, чем я перестану «смаковать» этот ошеломляющий по всем, мать вашу, параметрам кадр.

Закипая, с трудом справляюсь с адским жжением в глазах. Дыхательные ходы выжигает так же страшно. Грудная клетка двигается в реактивном режиме, но я все равно подыхаю. Если бы не сумасшедший шум на стадионе, мое убийственное сердцебиение услышал бы каждый.

Сигнальная сирена заставляет меня отвернуться и занять позицию. «Чужие губы» стихают на трибунах, но продолжают долбить мне по вискам.

– Ты как? – притормаживая, Самсон хлопает меня по плечу. – Порядок?

– Норм, – гремлю сорванным голосом, несмотря на то, что далек сейчас от нормы, как Аргентина от Синьхуа.

– Точно?

– Сказал же.

Самсон, очевидно, не рискуя меня во время матча провоцировать, только качает головой и, наконец, сваливает на свою позицию.

Пока идет розыгрыш мяча, в попытках снизить давление, склоняю голову и упираюсь ладонями в колени.

Сердце дает бой. Глухо. Мощно. Рывками. С глубокими паузами.

Дыхание становится хриплым, густым и тяжелым.

Дуновение ветра, дрожь по мокрой спине, заряд по позвоночнику, и мышцы простреливает свежими импульсами.

Свисток арбитра. Я вскидываю голову и резко включаюсь в игру.

Не знаю, что заряжает остальных «Грифонов». Возможно, мои крики. Но не исключено, что одни лишь взгляды, которыми я пропесочиваю их при каждой, мать вашу, возможности. Сам попросту не могу играть тише. Меня так бомбит, что я выхожу за пределы своих способностей. За пределы себя! Энергии на своих проклятущих эмоциях вырабатываю нехило, всю ее направляю на победу. Сражаюсь на долбаном поле так, словно от этого зависит чья-то жизнь. Со стороны, вероятно, реально выгляжу как зверь, которого забавы ради выпустили на поле. Я зол, ранен и… мать вашу, напуган. Как загнанный хищник, я, блядь, просто пытаюсь выжить. Отличие лишь в том, что знаю правила, и во всех моих действиях так или иначе сохраняется некая системность.

Разрываем ебаные ворота. Голкипер, да и вся чертова команда противников от нашего напора оказываются в незабываемом ахуе.

Кто там говорил, что «Грифоны» выпустили свой золотой состав? Бред собачий. Я и мои пацаны будем круче.

Раскидывая руки после решающего гола, торжествующе загребаю воздух. Но на самом деле не ощущаю желанного триумфа. Я не чувствую ничего, кроме лютой горечи и сожаления из-за того, что поединок закончился.

Динамики скрипят в тон моему буксующему с полного хода сердцу, когда я пытаюсь внаглую его замедлить. Больше ведь эту энергию не будет куда сливать. Но вот на арену обрушивается, перекрывая все звуки, гимн универа, и я, отыскивая Ю взглядом, слабовольно принимаю этот грохот, как фору.

И все равно изнутри меня гремит громче. Я, черт возьми, не представляю, как с этим справиться.

Группа девчонок, которых я вырядил в свои футболки, скандирует мою фамилию. Часть из них выбегает на поле и после смены музыкальных композиций начинает пританцовывать.

Ю со Святом тоже спускаются.

Блядь.

Я в ахере от того, что это возможно: мое гребаное сердце еще жестче ускоряется.

Встречаюсь с Ю взглядами, и каждый нерв внутри поджигает. За бугрящейся от физической силы плотью обрывается последняя жила.

Смех, которым я обычно закрываю боль, недоступен. Поэтому я вытягиваю руку и, подгребая первую попавшуюся девчонку, целую ее на глазах у всей, мать вашу, ликующей толпы. Знаю, что Ю дела нет. Но я, блядь, и не ради нее стараюсь. Это для того, чтобы не позволить себе размазать, на хрен, улыбку Свята кулаком.

Онемевшие рецепторы не дают что-то почувствовать. Так что идентифицирую я свою партнершу, лишь когда отпускаю ее.

Прилипала Кира. Худший вариант. Да похуй. Обнимая, прижимаю к боку.

– Хай, чемпион!

Реагирую на это приветствие кривоватой ухмылкой, надеясь, что ни цвет моей рожи, ни дергающийся глаз не выдают ебучий нервный припадок, который я сейчас проживаю.

– Салют, авиатор, – хриплю со скрежетом.

Протягивая Святу руку, сдабриваю чересчур