Я ошалело смотрела ему в спину до тех пор, пока меня не отрезвил холод — домашние тапочки, в которых я выбежала, насквозь пропитались уличной грязью; до тех пор, пока он не скрылся за углом соседнего дома.

И я побежала. По щиколотку утопая в снежной жиже, стараясь не обращать внимания на мороз и косые взгляды прохожих — побежала.

— Тимур! — окликнула, едва увидела его фигуру вдалеке.

Несколько широких шагов, и я умудрилась ухватить его за локоть, останавливая и опираясь, чтобы не потерять равновесие.

— Это не то что ты думаешь! — дернула шерстяную ткань на себя, потянула, ощущая напряженность во всем его теле.

— А что я думаю? — хрипло, с ноткой издевки, уточнил Агеев.

Я замялась. Переступила с ноги на ногу, продолжая хвататься за его пальто и качнула головой, чтобы привести мысли в порядок.

— Иди домой, Илона. Заболеешь, — сухо произнес, глядя на мои ноги.

— Тим, не надо так. Я не сделала ничего плохого.

Тяжело вздохнув, Тимур отцепил мои скрючившиеся пальцы и отряхнул рукав, словно он побрезговал моим прикосновением.

Мягко коснулся щеки, и я вздрогнула от неожиданности.

— Так и не привыкла, — тихо произнес Тимур, — Продолжаешь бояться, думаешь я не вижу?

Я открыла рот, чтобы возразить, но он перебил меня, оставляя короткий поцелуй в уголке губ и прижимая меня к себе.

— Я все вижу, — прошелестел его голос у уха, — Вижу, как ты вздрагиваешь, каждый раз, как я тебя касаюсь.

— Тимур…

— Молчи. Все в порядке, — отстранившись, он обхватил мои щеки ладонями и посмотрел пристально.

В свете уличного фонаря я наконец-то смогла распознать эмоцию — боль. Боль отражалась в его зрачках, где-то там на глубине и у этой боли было мое лицо.

— Так будет лучше. Я не тот, кто тебе нужен; ты не та, с которой я могу справиться.

И отпустил. Отступил на шаг, снова опустив взгляд и хрипло скомандовал:

— Иди домой.

Я стояла посреди улицы, дрожа от холода. Надеялась, что он обернётся; передумает; шагнет назад и пожурит за то, что полураздетая выскочила на улицу. Молила, просила мысленно посмотреть на меня; несколько раз порывалась снова побежать за ним, но ноги словно приросли к асфальту и не слушались. Просила вернуться даже тогда, когда его фигура исчезла между домами, и я не могла его видеть.

— Илона! — послышалось запыхавшееся сзади, — Господи, я тебя по всему району ищу.

Чужие руки обняли за плечи и потянули в сторону, но я быстро скинула их с себя и зло зашипела:

— Уйди! Просто уйди.

— Илонка, да я же не хотел ничего плохого… Я и подумать не мог… — лепетал Кирилл мне в спину, пока я брела к дому, дрожа от холода.

Он еще что-то говорил — я уже не слушала. Лишь шлепала мокрыми закоченевшими ногами, мечтая зайти домой, лечь на диван и завернуться в одеяло, словно в кокон. Словно оно может защитить от ноющей боли в груди.

«Я все вижу. Вижу, как ты вздрагиваешь, каждый раз, как я тебя касаюсь.»

Это не правда. Не правда! Привыкла; не боюсь больше. И вздрагиваю не от страха ведь, а потому что каждой прикосновение током прошибает насквозь.

Кирилл еще что-то говорил — я уже не слушала. А зря. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что все в окружающей обстановке те вечером намекало: «Беги». Мигающая лампочка над неработающим лифтом. Ключи, упавшие на бетонный пол, громко звякнувшие и оставившие гулкое эхо; снова и снова выскользающие из рук, когда я пыталась их взять. Неожиданно появившийся на пороге знакомый. Перевернутый телефон с мигающим индикатором — а я всегда клала его на стол крышкой вверх, чтобы синяя лампочка не раздражала. Агеев, который зачем-то вернулся ко мне, хотя и не должен был…

Чужие руки снова легли на плечи, но скинуть их я не успела — что-то кольнуло в шею, а потом фонарь закачался над головой; закружился и медленно-медленно погас.

Илона, наши дни

Сознание возвращалось ко мне медленно, по крупицам отвоевывая у темноты какие-то блики. Тихонько простонав, я попыталась перевернуться, но резкая боль в запястьях и плечах заставила распахнуть глаза и глубоко вдохнуть.

— Очнулась? — послышался знакомый голос.

Медленно повернув голову, я уставилась на Кирилла, сидящего напротив. Маленькая детская табуретка с облупившейся голубой краской показалась сюрреалистичной под размерами его тела, и противно скрипнула, когда тот встал и подошел ко мне, протягивая открытую бутылку.

— Тебе надо попить.

— Где я? — голос охрип и совсем не походил на мой привычный.

— В безопасности, — сухо ответил он, игнорируя объяснения, — Пей.

Пластиковое горлышко замаячило перед лицом и коснулось пересохших губ; бутылку заботливо наклонили, и прохладная жидкость смочила горло. Сделав несколько жадных глотков, я отвернулась и снова попыталась придать телу более-менее удобную позу, но мои руки… Были связаны? Какого черта?

— Где я? — сиплость ушла, ее место заняли панические нотки, — Почему я связана?

— Ты в безопасности, Илона. Да, я связал тебя, но это только на время, — смягчившись, Кирилл вернулся на табуретку и закрыл бутылку, — Я понимаю, что все это выглядит странно, но, поверь, я желаю тебе только добра.

Странно? Странно?!

— Кирилл, развяжи меня.

— Не могу, — он судорожно затряс головой, — Пока не могу. Ты попытаешься сбежать.

«Конечно, я попытаюсь»: заголосил внутренний голос. Но вслух я произнесла другое:

— Не попытаюсь, — под его саркастичным взглядом захотелось поежиться. Я сглотнула, — Мне просто больно.

Кир, судя по всему, не поверил. Снова тряхнул головой, открутил крышку и приложился к горлышку, делая большой глоток.

— Знаешь, — сказал он, отстранив бутылку, — Все не так, как кажется. Я забочусь о тебе. На самом деле я готов на все, чтобы ты была в безопасности. Даже на такие, — он окинул меня грустным взглядом и снова вернул глаза к моему лицу, — Методы.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Со мной все было хорошо…

— Нет. Ты не была в безопасности, а теперь ты будешь. Когда ты поймешь… — запнувшись, Кир резко подскочил на ноги и начал ходить по крохотной комнатушке взад-вперед, маяча перед глазами, — Когда ты поймешь меня, ты не захочешь сбегать. И он не сможет тебя найти. А пока… Нет, — остановился и впился в меня взглядом — по затылку побежали мурашки, — Нет, нет, нет.