– Пытался ночью придумать, как буду терпеть тебя еще пару месяцев.

Избранница слабо улыбается и поправляет сумку на плече. Она кажется бледнее обычного, словно соврала про сон, но шагает к двери гордо и невозмутимо.

Когда мы завтракаем в уже привычной обстановке, меня одолевают вопросы. Келли смотрит на меня прямо, движения вежливые. Благодарит меня за переданную тарелку – причем я уверен, что, в отличие от хотя бы вчерашнего дня, вполне искренне.

– Тебя ночью покусал элементаль вежливости? – уточняю я на всякий случай. – Или решила довести меня, милая?

Она поднимает глаза.

– Мне надоело враждовать, – говорит просто.

Демоны пылевые.

– Если ты предлагал мне стать твоей настоящей парой без подвоха, – продолжает бесенок, – я отреагировала неправильно. К тому же, вчера ты мне помог. Пока я не найду новой причины сомневаться в твоих словах и поступках, думаю, паршиво будет усложнять тебе жизнь. – Она еле заметно улыбается. – Я бы извинилась за два предыдущих дня, но элементаль был не настолько вежливым.

Я всерьез не могу понять, хорошо это или плохо. Она вроде бы положительные вещи говорит, но эта новая улыбка – единственная нормальная эмоция за четверть часа.

Будто я вдруг стал, ну, обычным неинтересным парнем с улицы. Продавцом билетов в музей.

Нет, мне это ни капли не нравится.

– А насколько должны быть сомнительными слова и поступки, чтобы снова тебя разозлить? – интересуюсь как бы невзначай.

Келли немного хмурится.

– Не хочу подавать тебе идеи.

– Как насчет такого вопроса: ты целовалась с кем-нибудь до меня?

Ее вилка зависает над тарелкой. Увы, кроме этого, она реагирует странно. Вздыхает и вовсе не дарит мне привычного огненного вихря в глазах.

– Да, было дело.

– Но ты же девственница?

Теперь несчастный прибор все-таки скрябает по посуде. Зеленый взгляд упирается в меня. Щеки бесенка медленно краснеют – о, это прекрасно.

– Рейм, ты не мог бы завязать с разговорами про секс и прочими намеками?

Нет, однозначно нет. Во-первых, меня дико интересует заданный вопрос – я почти уверен, что раз она безнадежно сохла по сопляку, никто больше ее не прельстил. И не то чтобы я резко подался в моралисты, но от мысли, что кто-нибудь все-таки мог, нож уверенней кромсает кусок мяса.

Во-вторых, ее возмущение – что-то вроде моего личного сорта дорогого вина. Даже и не подозревал, что без него может быть так тоскливо.

– Они же самые интересные, – пожимаю плечами.

– Ладно, я просто постараюсь не отвечать.

Чувствую себя очень странно, когда мы идем на занятия. Пары кажутся отвратительно скучными. Бесенок мирно садится рядом, близко, любезно отвечает на все вопросы, но у меня буквально нет повода ни написать ей какую-нибудь чушь, ни иначе пробить эту вежливую невозмутимость.

А еще сегодня нет ни Тео, ни Глории.

Меня это беспокоит, конечно. Келли тоже. Я пытаюсь узнать, в чем дело, но Дала Дийар не из тех, кто собирается делиться со мной чужими секретами. Наблюдаю, как моя напарница шепчется с подругой, – но та тоже ничего не знает.

О Глории у меня тоже немало мыслей.

То есть она собралась подставить Келли и собственного избранника. Ради того, чтобы быть со мной. Бесенок права: это подарок на блюде. Склянка с кислотой, которая взорвется у тебя в ладонях и оторвет пальцы, – но подарок же, своими руками сделанный.

Я мог бы порадоваться. Почувствовать себя польщенным. Только сейчас ситуация вызывает лишь дикое раздражение и желание вправить мозги бывшей почти невесте. Пойти и объяснить ей предельно четко, что между нами больше ничего не будет, что если она еще раз хоть пальцем тронет бесенка – я буду зол. Очень.

Готов ли я это сделать? Оборвать все нити? Да, наверное. Только Глор нет.

Может, Тео отрастил яйца и решил, что с него хватит? Поехал с ней расставаться, попутно ругаясь с двумя семьями?

Я думаю об этом, долго – так что и второе занятие проходит без особо приятных моментов.

А после нас находит помощник секретаря.

– Рейм, Лудар. Господин ректор хочет вас видеть.

Едва не присвистываю – хотя не умею. Новости одна другой лучше.

Келли издает стон и смотрит на меня живо, впервые за день.

– Как думаешь, что происходит? Это связано со вчерашним, верно?

– Пожалуй, иначе было бы странно.

– И что мы будем говорить, если сейчас попадем на допрос? Может, правду?

Тут есть один момент. Как бы я ни злился на Санди, мне не очень хочется спокойно и за спиной рассказывать, какая она идиотка. Но я смотрю на напряженные плечи бесенка – и понимаю, что пошлю и эту мысль в лаву, если понадобится. От Илмана можно ждать разного. Это серьезно. Мне почти хочется подойти к напарнице, взять ее за плечи и сказать что-нибудь, что говорят в таких ситуациях.

«Все будет хорошо», например. Глупость какую-нибудь – потому что день выходит глупым.

Но она первой мотает головой и предлагает определиться по ходу дела. Подать друг другу жесты: один палец за правду, два за ложь.

Ладно, сойдет.

С таким настроем мы идем к Илману.

Здороваемся с его секретаршей, как приличные студенты. Я прохожу первым – но приготовленные слова летят в бурю, потому что в кресле перед ректором, спиной к нам, сидит Кинан Рейм.

Мой, чтоб ему пусто было, отец.

Илман бросает на нас взгляд исподлобья.

– Проходите, – говорит на мою попытку застыть столбом.

Кинан Рейм разворачивается и говорит тоже:

– Здравствуй, Иден.

Стараюсь не слишком хмуриться в ответ. Невольно беру Келли за руку, киваю, здороваюсь – хотя это не очень просто: зубы так и сжимаются, не желая пропускать воздух.

– Келли, это мой отец. Кинан Рейм, – представляю тем не менее. – Отец, это Келли.

– Рад наконец с вами познакомиться. – У моего чопорного родителя, как всегда, негромкий, почти мягкий голос и острый взгляд. Он встает, следуя манерам, хотя делает это так, будто бережет каждое движение.

Не представляю, что в голове у бесенка. Ее губы двигаются – но она тут же берет себя в руки:

– И я с вами, лорд Кинан.

Даже удивлен, что это заявление звучит без фальши.

– Я тоже счастлив, что вы наконец увидели друг друга. – Мне кажется, или в голосе Илмана сквозит сарказм?

Паршивая ситуация. Келли дико некомфортно – она, конечно, не кричит об этом, и, знай я ее похуже, мог бы догадаться не сразу. Но слишком прямые плечи, грудь вперед выдают боевую готовность. Заманчивое зрелище, конечно, но мне вдруг хочется схватить ее и увести ото всей этой дури.