Она усмехается.

– Рейм, я не то чтобы хочу. Но мне кажется, так будет лучше. Видимость нормальных отношений, знаешь. Особенно раз уж Илман по-прежнему за нами следит.

Сомневаюсь я, что знакомство с отцом – это «лучше».

Но она увидит, что представляет собой моя семейка. Или хотя бы ее часть. Когда женщина хочет познакомиться с твоей родней – это ведь хороший знак? Ну, там, можно практически подумать, что у нее серьезные намерения, ты ей нравишься или она хотя бы гоняется за твоим наследством.

– Тогда готовься. Напиши своей бабушке, и мы устроим милый семейный ужин.

Я говорю это и только потом думаю.

А может, она решила, что будет очень здорово совсем не понравиться моему отцу и таким образом отделаться от меня?

Хочу спросить ее об этом, сурово прижав к стенке, но мы сегодня так странно разговариваем, что жест будет выглядеть как явление голым на светский прием.

Только от этой мысли мне паршиво. Как-то настолько неожиданно паршиво, что я сам не понимаю, каких демонов со мной творится.

Нет, бесенок. Нет, никаких коварных планов за моей спиной. Милый семейный ужин – и что бы Кинан Рейм про тебя ни подумал, ты этим не воспользуешься.

Келли

Ужин с отцом Рейма – волнующее мероприятие.

Я пытаюсь убедить себя, что он мне нужен.

Потому что бегать от родственников твоего законного «избранника» ненормально, как ни крути. И потому что, быть может, он что-нибудь прояснит. Быть может, это мой шанс выпутаться из нездоровой ситуации, в которой я погрязла с головой. Я познакомлюсь с семейкой аристократов, они не примут меня – и убедят сына, что связываться с простушкой, как и предлагать первой попавшейся девчонке стать твоей парой – очень недальновидно.

Сам Рейм-старший смотрел на меня без особой враждебности. Но холодно, оценивающе – достаточно, чтобы решить, что сомнений у него с вагонетку. И он сидел в кабинете ректора как у себя дома. Он влиятелен, и на Илмана тоже может повлиять, зуб даю.

Но есть во всем этом что-то, что меня тревожит.

Во-первых, я не очень-то хочу, чтобы меня считали охотницей за чужим состоянием. Еще и бабушку в это вплетать паршиво. Хорошо, что лорд-аристократ все же был очень сдержан, так что я искренне надеюсь, что скандалов мы избежим.

Во-вторых – я думала обо всем этом до того, как Рейм сказал, что они с отцом не ладят. После что-то изменилось. Стало вдруг крайне некомфортно: я ведь обещала не усложнять ему жизнь, пока сам не даст повода, а договоры с человеком, который ему неприятен, в это обещание не укладываются.

Мне вообще сложно в последние часы общаться с Реймом. Сложнее, чем когда-либо.

Я сказала, что мне надоело враждовать. И он только задал пару пошлых вопросов, но после за весь день ни разу меня не поддел. Это странно – как и понимать, что в последние дни в основном я его провоцировала.

А как только перестала – нас будто заменили на пару совершенно других людей, которые могут спокойно разговаривать.

Что вообще происходит?

Я стараюсь делать вид, будто это все ерунда, – но мне очень непросто.

Рейм предлагал мне стать его избранницей.

Он помог мне, когда мог ухватиться за план Глории. А потом поцеловал меня у брюнетки на глазах.

Да и просто поцеловал.

Я думаю, что у него в лучшем случае что-то очень неразумное в голове. Может, его воспитывали с мыслью, что жениться, завидев выгоду, можно по щелчку пальцев, а там уж все равно, в каких отношениях вы с девушкой? Любовники, друзья, в первый раз увиделись. Портили друг другу книги, одежду и жизнь четыре года.

Но он сказал, что я ему подхожу. Я. Ему. Подхожу. Насколько это нелепо?

Мысли достаточно, чтобы перевернуть половину моего привычного мира.

Это же Рейм. Я не должна ему нравиться! Внешне, в плане учебы, в общем и целом. Две недели назад мы толкали друг друга под краску. Он до сих пор зовет меня бесенком.

А еще хуже – то, что я помню его руки на своей талии. Ощущение, как пальцы скользят ему в волосы. Поцелуй – большая часть которого была похожа на попытку не сорваться и не расцарапать его, но тем не менее.

Это все – какая-то особенно нездоровая часть наших нездоровых отношений.

Что бы там ни было, я целовалась с Иденом Реймом. Обхватывала его за талию, выходила с ним под руку в свет, шептала ему горячие слова на ухо – всего этого уже не отменить.

И люди, которые видели нас вместе, широко раскрывали глаза, но все-таки не умирали от шока.

Я сама не умирала от шока. От ужаса, от отвращения. Если честно, вот с отвращением проблемнее всего – потому что его не было с самого начала.

Были моменты, которые мне нравились в последних двух неделях. Например, обвить руками его шею, когда я думала, что довожу его. Увидеть, как злится Глория.

Он, кажется, очень хорошо целуется – и эта мысль вьется где-то рядом, как рой пчел, которые изжалят меня во все неприкрытые места, если я на минуту ослаблю концентрацию.

Я пытаюсь держаться с ним ровно и невозмутимо, но не уверена, что у меня получается.

Напротив, такое чувство, будто мне чего-то не хватает. Почти скучаю без повода язвить по утрам.

– Расскажи мне, что я должна знать о твоей семье, – прошу я Рейма за столом утром. – О родителях.

– Об отце, – неожиданно поправляет избранник. – Мать умерла четыре года назад.

– Прости, я не знала. – Это «прости» вырывается естественно, и мне действительно очень неудобно.

Я никогда не интересовалась его семьей. Его жизнью за пределами академии. Я не так уж много о нем знаю.

– Ну и братья, но о них нечего толком рассказать. Ни хорошего, ни плохого.

Он все же рассказывает: что старший, Йенан, с недавних пор помогает отцу по службе, а средний, Триан, вот только начал работать в суде.

И снова мы говорим как нормальные люди. Я смотрю на его длинные пальцы, на подбородок, на губы – и думаю, что ужин может пойти совсем не так, как мне казалось поначалу.

Чуть позже я вижу Альнара. Уже на занятиях: они с Глорией стоят рядом и не объясняют причину своего отсутствия вчера. Нет, причина-то мне ясна. Что не ясно – почему они вернулись вместе.

Я пересекаюсь с Алом, пытаюсь спросить, что у него стряслось, и это вызывает массовое недовольство. Рейм не рад. Глория не рада – мечет в меня молнии со стороны, хотя в остальном она сегодня очень покладиста.

И Альнар тоже реагирует непривычно:

– Келли, я знаю, ты хочешь поговорить о том, что произошло. Но лучше не сейчас.

Плечи невольно напрягаются.