На севере залива творился ад. «Мессудие» провалился ниже казематов. Фок и трубы торчали из воды в одну сторону, грот и бизань в противоположную. Часть рангоута лениво горела, подсвечивая картину гибели флагмана.

«Османие» или его братишка потерял корму. Из-за клубов дыма частности не разобрать. Вестимо, его возможно поднять, попу приклеить и в строй поставить, но долго, муторно, дорого. У «Акулы» появится повод снова навестить Золотой Рог.

Восточнее — сплошная полоса пожаров и дыма. Там отработал «Катран», не ведая жалости. Где-то в этих краях встретила свою судьбу четвертая торпеда «Акулы». Конечно, флот поврежден или погиб далеко не полностью, но ущерб огромен. Для постройки и покупки броненосцев Турция обвалила финансы, обанкротилась и перешла под иноземное управление Англии и других кредиторов. И все ради этого костра.

— Идем на выход. Машинное, развести пары. Лево руля, малый вперед.

Лодка потащилась к Босфору медленно, боясь наехать на спину «Катрану». Справа по борту уходили во тьму корпуса небольших торговых судов. В воде рвались снаряды, но ближе к военным кораблям. Пулять сюда турки страшились, дабы не попасть в нонкомбатантов.

За пару часов подтянулись к проливу. Правая машина исправно крутила динамо, заряжая подсевшие за ночь батареи, винт второго борта понемногу толкал корабль вперед.

— Слухач, взрывы далеко. Слушай «Катрана».

— Передают, беда у них, ваше благородие!

— Стоп, машина!

Макаров ругнулся про себя. Подводный язык колокола беден. Много ли сообщишь, когда вся передача из числа ударов сообщения. Два боя — неприятность. Зато как богат язык подводника, если он рассержен и решительно не знает, что делать дальше!

Лишенная хода лодка остановилась и показала рубку на поверхности.

— Ваше благородие, вижу «Катрана»! — доложил Лещенко. — Рубка над водой, назад сдает.

Макаров схватил бинокль и рванул к трапу. Вынырнув из люка, он увидел необычную картину: лодка Ланге разгоняется, упирается в невидимое препятствие, подымает за кормой бурун, упирается, затем откатывает назад.

Примостившийся рядом старпом опустил бинокль.

— Кажись, цепь натянули. Что ж он снизу не пробовал?

— Сдается мне, пробовал. Если не одну, а две цепи пропустили, выше и ниже, мы попали, как кур в ощип.

— Что делать, ваше благородие?

— Пока наблюдаем и малым ходом отползаем.

На глазах Макарова и Лещенко капитан «Катрана» опробовал акробатический трюк. Он сдал назад, чуть ли не до «Акулы», врубил «полный вперед», погружаясь на перископную. Перед самой цепью нос субмарины вылетел из воды. В бинокль было видно, как корпус завис в неустойчивом равновесии. С турецкого форта ударил прожектор, в саженях десяти от лодки разорвался снаряд.

— Принимай балласт в носовые! — прошипел Макаров, словно тот капитан мог его услышать. Ланге догадался сам. Сверкнув винтами в воздухе, «Катран» носом свалился в пучину. Вдогонку понеслись нестройные пушечные выстрелы.

— О дает! — восхищенно протянул старпом. — Степан Осипович, нам что, тоже так прыгать блохой?

— Не выйдет. У них машина мощнее, «Акула» выдаст себя и застрянет. Отступаем назад, с рассветом ложимся на грунт. Ждем.

— Так, ваше благородие, утром «Кальмар» мины выставит.

— Он — выставит, турки напорются, потом мы проскочим. Не будут же они Золотой Рог вечно запертым держать. Здесь иностранных бортов — полсотни.

Потрескивая обшивкой и шпангоутами, субмарина легла на ровный киль на глубине восьмидесяти футов прямо у главного фарватера. Взрывы стихли. Очевидно, турки умаялись лупить по воде, а в побитых кораблях все положенное рвануло.

Лодка замерла. Капитан собрал офицеров.

— Сидим тихо. О нас не должны знать. Османы могут водолазный колокол опустить. Им негоже слышать наши голоса. Кто шумнет — лично по всплытии за борт выброшу. Слушать винты. Как судоходство возобновится, сядем кораблю на хвост и выберемся.

— Сколько ждать-то, ваше благородие? — штурман произнес то, что у всех крутилось на языке.

— Не могу знать, — раздраженно прошипел Макаров. — Неделю или год. Еженощно всплывать на проветривание. Оксилит есть. Две кружки воды в день, половинный паек. Умываться ночью соленой водой. И молчать! Несогласного пристрелю самолично.

Как описать десятки часов, когда ровно ничего не происходит, сидишь без движения в тесном, душном, полутемном отсеке, и от тебя ничего не зависит? Хлеб с солониной, крекер, чай с куском сахара два раза в день — главные происшествия. Поход в гальюн выливается в целое событие. Ночные всплытия для проветривания, набрать воду на гигиену да продуть фекалии за борт — эпохальные вехи.

Оглохший слухач сошел с ума. Не контролируя голос, он начал выть и жаловаться. Его связали линьком, засунули тряпку в рот. Через полсуток матрос тихо помер. Макаров прошептал над ним молитву, приказал снять форму и примотать к ногам груз. Ближайшей ночью тело перевалилось через люк, исчезнув навеки в черной воде.

На четвертые сутки с востока донесся взрыв. Кто-то опробовал днищем минное заграждение «Кальмара».

— Отлично. Турок пробовал войти в Золотой Рог.

Конопатый акустик засек винты идущих парой малых судов.

— Всплываем? — никто не произнес вслух, но у каждого в глазах этот вопрос.

— Рано! — Макарову самому невтерпеж, но капитан обязан быть крепким за весь экипаж. Его воля сильней, чем двадцати семи офицеров, унтеров и матросов, вместе взятых. — Пусть протралят.

— Бабах! — сообщило море через полчаса. Может, турки мину уничтожили. Или мина турка. Из-под воды не видно.

Через восемь часов нечто крупное прошло из Босфора в Золотой Рог.

— Господа, проход открыт. Не известно — постоянно ли. Ждем попутного проводника, — распорядился Макаров, вглядываясь в осунувшиеся лица с потрескавшимися губами. Он искал малейшие признаки бунта. Не находил. Народ держался, верил и молился.

Попутки ждали часа три. Видать, здорово струхнули иностранные купцы. Как ни засиделись в османских объятиях, но лезть пузом на мины — невелика радость.

— Идут к Босфору, ваше благородие… Двое. Нет, еще винты.

— К всплытию по местам стоять. Двоих пропускаем, под третьим идем.

На шестидесятифутовой глубине «Акула» зацепилась на пяти узлах за винтами парохода. Штурман потел и седел, пытаясь высчитать местонахождение лодки с точностью до пяти саженей. Макаров, поминутно дергая штурмана, слухача и машинное, вел лодку так, что всплыви — и нос ударится в перо чужого руля. Да что слухач, метровые винты гремели сверху и впереди так, что зубы ныли.

— Мы в Босфоре, — просипел штурман.

— Пароход берет вправо, — добавил матрос.

— Лево на борт. Средний. — Макаров промокнул по привычке лоб. Пот не выступал от нехватки воды. — Дай бог, выбрались.