Я отправила кусок омлета в рот и принялась медленно его жевать, не сводя взгляда с ли’Бронаха. Мне следовало бы взять свои слова назад. Следовало бы извиниться. Именно так я и поступила бы раньше. Именно так мне нужно было поступить и теперь. Но я не могла.

– Мне точно ничего не кажется. А вот тебе, девочка, следовало бы поучиться манерам.

– А вам следовало бы поучиться тому, как быть человеком.

Что-то вспыхнуло в глазах ли’Бронаха: его зрачки будто на мгновение расширились. Полсекунды – и он уже перехватил мою руку, вывернул запястье и припечатал своим коммом мой.

«– 1500 б.» – зажглось на экране.

Я зашипела, вырывая руку.

– Не смейте, – плюнула я. – Не смейте снимать с меня баллы за правду. Вы сволочь, которая сподобилась позаботиться о дочери, только когда опека приперла к стенке. Где вы были, когда нас с мамой мотали из одной комнаты в другую? «Им нужнее», «у них здоровье», «у вас этаж удобный», – передразнила я. – Где вы были, пока мама гнула спину в оранжереях, зарабатывала по семьсот, а потом вообще по пятьсот баллов? Знаете, что такое пятьсот баллов в месяц? Да где вам! Но я вам расскажу. Это аренда, рационы на двоих, вода и электричество тоже на двоих, три пирожных и одна стандартная блузка из центра обеспечения. – Я сглотнула. Ком в горле рос, но слова рвались наружу сами собой. – Где вы были, пока мама отговаривала меня ходить в лазарет, потому что мне «баллы нужнее», а она «потерпит»? Вы, наверное, и лазарета никогда в глаза не видели. Такие, как вы, не болеют. Ни тетрой, ни простудой. Да вы, наверное, и знать не знаете, что лазареты вообще существуют. Что вы вообще здесь знаете, в этой вашей высотке? Думаете, сняли все квартиры в здании и лучше других? Думаете, построили себе тут свой собственный уютный-красивый мирок – и все, нет больше никакого Циона? Нет этой серой краски, которой замазывают стены, рояли, глаза людям?..

Я замерла. Сердце колотилось, бухая о ребра. Я задыхалась. Что я сейчас наговорила? Что это все было?..

Ли’Бронах не шевелился. Только смотрел на меня не мигая и выпрямившись, будто солдат из патруля, и молчал. Словно ждал, что еще я ему расскажу.

– Излила душу? – очень тихо спросил он.

Я задержала дыхание и спрятала под столешницей дрожащие пальцы. Раньше я не посмела бы и половины такого сказать вслух. А может, в том и дело? Слишком долго держала в себе?

– Отлично. А теперь у меня вопрос к тебе, – так же тихо проговорил ли’Бронах. – Думаешь, твоя мама и правда хотела «потерпеть»? Думаешь, приятно ей было видеть тебя в лазарете всего раз в неделю?

Я метнула на него взгляд. Откуда он знает про раз в неделю?

– Она сама сказала, что…

– А ты и согласилась.

Я не дышала. Как это в точности было, я не помнила.

– А теперь спроси сама себя, – ли’Бронах наклонился ко мне, – о ком ты тогда больше думала – о маме или о себе?

Перед глазами заплясали круги.

– Ну вот и отлично. Поразмышляй, – бросил ли’Бронах, отворачиваясь. – Кстати… – Он снова ко мне повернулся: – Кто тебе сказал, что я снял здесь все квартиры?

Я прикусила изнутри щеку.

– Понятно. – Смерив меня еще одним взглядом, ли’Бронах медленно развернулся и вышел. По щелчку входной двери я поняла, что он ушел.

Я так и пялилась на стакан с недопитой водой, оставленный на стойке.

О ком я тогда думала? Разве не о маме?..

* * *

После раскаленной улицы школа встретила блаженной прохладой. Чем хороши были цементные громадины ционских архитекторов, так это тем, что даже в жаркую погоду в них было не душно. Вот и теперь я забежала по ступенькам в школьный холл с облегчением. Странно и непривычно было видеть знакомое здание таким пустым и гулким. Меж колонн холла гуляло эхо, по коридорам прятались неподвижные тени. Все эти залы и переходы обычно заполнялись шумами: стуком каблуков, голосами, иногда смехом. Сейчас в школе открыли лишь пять экзаменационных залов – по одному на предмет.

На входе в третий зал, отведенный для тех, у кого в расписании значилась этика, я приложила комм. На экране зажглось дружелюбное «+10 б.» – то ли поощрение, то ли пожелание удачи. Часть мест уже заняли, но переговариваться воспрещалось, поэтому я тихо уселась за один из столов и сложила руки на столешнице, где меня уже ждали буроватый лист переработанной бумаги и ручка. Все равно ни Овии, ни Риины здесь не было – из нашей цифровой истории ясно, что мы подруги, и экзамены каждой поставили разные, чтобы мы не могли сговориться и списать. Наверное, те, кому очень хотелось нарушить правила, выискивали способы, несмотря ни на что. Но считалось, что система с разделением классов и друзей на случайные группы эффективна.

Из высоких окон, забранных мелкими квадратиками расстекловки, струился солнечный свет. Он перечеркивал зал по диагонали, и от торжественности момента мне вдруг стало душно. Я ждала всего этого много лет. Экзамены, осмотр, собеседование, а потом – Распределение. С учебой я только и делала, что суетилась: где и за что дают баллы, а желательно побольше. Теперь этому придет конец. С работой я смогу зарабатывать баллы стабильно и регулярно. И я сделаю все, чтобы получать не пятьсот баллов в месяц, а больше. Много больше. Сделаю ли?..

Пальцы сами по себе сгибали и разгибали уголок листа. Я судорожно расправила зало́м и провела по нему ногтем. За неопрятный лист могут оштрафовать.

Зал наполнился быстро, вскоре появилась и женщина в сером костюме с красной ленточкой экзаменатора, приколотой к груди. Женщина быстро раздала задания, и я уставилась на свое без единой мысли в голове.

«Ложь во спасение: ложь или спасение?» Слова скакали перед глазами, повторяясь и передразнивая друг друга. Ложь, спасение, спасение, ложь. Лгала ли мне мама про ли’Бронаха во спасение? Лгала ли я сама себе про визиты в лазарет к маме, чтобы не мучиться совестью? Почему я не ходила к ней каждый день? Черт возьми, почему?.. Ручка в пальцах плясала, а в голове крутилось, теряя свой смысл, слово «ложь».

* * *

Стена прощания оказалась совсем не такой, какой я себе ее представляла. Аллея, которая вела к участку городской стены, отведенному под урны с прахом, была густо засажена цветущими кустарниками. Пока я шагала по дорожке, выложенной плоским камнем, голова у меня кружилась от крепких медовых ароматов.

Аллея напоминала