– Но как она?

– Операция прошла успешно, – тупо, как машина, повторил ли’Йар.

Ли’Бронах мысленно выругался. Чертов ли’Йар, ни слова лишнего не выдаст. Ему-то, безусловно, плевать на то, что будет с кристаллом дальше.

– Я уже говорил: если необходимо дополнительное вознаграждение…

– Нет. Нечего добавить. Все успешно. Вы же это хотели услышать?

Что-то похожее на сочувствие промелькнуло в глазах ли’Йара, но тут же исчезло. Ли’Бронах помолчал, а потом спросил:

– Вы часто это делаете?

– Что именно?

– Забираете циркониты. Перепродаете их.

– Перепродаю редко, операций мало. Забираю чаще, желающих расстаться много.

– Расстаться с цирконитом или с жизнью?

– Одно и то же.

– Да, вы правы. Но я скорее о точке зрения. Для них фокус внимания – на жизни. Для вас – на цирконите.

– С чего вы взяли?

– Вы занимаетесь этим не из благотворительности. Вы заинтересованы. Баллы, камни…

– Вы ничего обо мне не знаете.

Ли’Бронаху показалось, что ли’Йар стиснул зубы, но лицо его тут же разгладилось.

– Разве в заказном убийстве может быть какое-то иное преимущество, кроме финансового?

– Думаете, я нуждаюсь?

– Определенно нет.

Ли’Йар кивнул.

Ли’Бронах смотрел на него не мигая. Кажется, он понимал. Возможно, ли’Йар так и не сжился со своим новым телом и часть человеческих ощущений, которые он потерял со старым телом, фантомно болели в нем, как болит давно ампутированная нога. Да, в Ганне ли’Йаре пряталась хорошо сдерживаемая агрессия, но сдерживаемая лишь до поры до времени. И, убивая, он, возможно, ее выпускал. А иначе – иначе он сошел бы с ума.

Ли’Бронах отвел взгляд. Это была лишь теория. Он и правда ничего не знал о Ганне ли’Йаре. Да и какая ему, в конце концов, разница, если ли’Йар выполнил свою часть сделки? Ли’Бронах мог только надеяться на то, что его усилия не пошли прахом, а новые встречи с ли’Йаром лишь умножали риск его безопасности.

– У меня больше нет к вам вопросов, – бросил ли’Бронах. – На этом мы с вами, думаю, и закончим.

Ли’Йар коротко кивнул:

– Благодарю за сотрудничество.

Ли’Бронах тихо хмыкнул. Никогда бы он не подумал, что ему потребуется сотрудничать с таким человеком.

* * *

И медицинское освидетельствование, и собеседование прошли быстро. За каждое добавили по десять поощрительных баллов, как и за каждый экзамен.

Осмотр проходил в школьном медицинском кабинете, и я только покорно подставляла спину, грудь, нос, глаза или уши – в зависимости от того, что нужно было осмотреть. Взяли у меня и кровь, и мазки из носа и глотки. Процедуры были неприятные, но терпимые. А вот результатов не сообщили. Медицинская сестра молчаливо, с непроницаемым лицом строчила свои заметки в порто-визоре и только один раз подняла брови:

– В твоем деле указано, что ты ни разу не болела тетрой. Это верные данные?

– Да. Не болела.

Больше она вопросов не задавала, но складка между ее бровей так и не исчезла. Потом она кивнула мне на выход и пожелала хорошего дня.

Плохо это или хорошо? Повлияет ли то, что я за свое детство так и не успела переболеть тетрой, на мое досье для работодателей?

Собеседование, которого я раньше боялась больше всего – ведь вопросы на нем могли задать какие угодно, – прошло гладко. Меня пригласили в малый класс, совершенно пустой, если не считать комиссию из трех человек, и стали неторопливо расспрашивать. Меня, кажется, не пытались завалить: неоднозначных, провокационных вопросов так и не прозвучало.

– В чем, как ты считаешь, твои сильные стороны? Какие занятия тебе по душе?

Казалось, меня не тестируют, а предлагают выбрать будущее на свой вкус. Так и должно быть, если по результатам экзаменов я наберу десять тысяч баллов. Но результаты пока неизвестны, и до Распределения еще далеко.

После собеседования я вернулась в апартаменты ли’Бронаха только к вечеру. Домом называть эту квартиру я так и не научилась, и даже в собственном уголке, в своей спальне с ванной, я не чувствовала себя на месте. Нет, комната с огромной мягкой постелью и видом на пол-Циона просто не могла не нравиться. А ванная с теплой медовой плиткой и потолком в облаках?

И все же чемодан я почему-то так и не распаковала. Держала его под кроватью и вынимала по мере надобности оттуда вещи. Юбку, блузку, учебник, мамины духи. Я каждый вечер откупоривала стеклянный бутылек, чтобы, закрыв глаза, вдохнуть мамин запах. А потом закрывала его, содрогнувшись от слов ли’Бронаха, так и звучавших в голове: «Так о ком ты больше думала: о маме или о себе?» Я не хотела отвечать на этот вопрос. Я любила маму. Как иначе?

И баллы я тоже, конечно, любила. Но разве можно сравнивать маму и баллы? Разве все это связано? Разве, разве… Я закрывала глаза, только бы не думать.

Буду ли я ходить к Стене прощания, чтобы смотреть на урну с маминым именем? Вот уж нет. За этими ритуалами ничего, кроме пустоты, я не ощущала. Увядшие цветы, ячейки и тишина за усаженной кустарником аллеей – зачем это все? А вот духи – с духами было совсем по-другому. Я каждый раз заботливо прятала их поглубже в чемодан. Для сохранности.

И теперь я встала на колени у кровати, чтобы выдвинуть чемодан, но поняла, что он стоит не совсем там, где обычно. Я точно знала, куда я обычно его задвигаю, ведь я проделывала это по несколько раз за день. И если обычно край чемодана оказывался под центральной планкой днища, то сейчас он был сдвинут в сторону.

Я распахнула чемодан. Сверху лежала белая блузка с простым кружевом по воротничку, а из-под нее торчал рукав черной рубашки – все так, как я и оставила утром. Флакончик с мамиными духами был уложен сбоку, рядом с учебниками, – и здесь никаких изменений. На первый взгляд казалось, что ничего не пропало. Так ли это было?..

– Зачем вы копались в моих вещах?

Я слышала, что ли’Бронах дома: из одной из комнат доносились шорохи. Чем ли’Бронах был занят, я не знала и знать не хотела, но распахнула дверь, не подумав и секунды.

Ли’Бронах стоял, замерев, у книжных полок. Когда я влетела в комнату, он что-то заслонил своей спиной, но я не видела, что именно.

– Зачем ты врываешься туда, куда тебя не приглашали?

Стиснув зубы, ли’Бронах сделал ко мне шаг, но остановился. Не хотел открыть то, что прятал там, у книжных полок? Я не смотрела за его спину. В кулаке у меня был зажат мамин флакончик духов.

– Вы копались у меня в чемодане.

Я