— Примерно так.

— Отговоришь его?

— Попробую.

Сэм почесала щеку.

— Трудновато ему будет дать задний ход после столь вдохновляющей речи.

— Он и не даст, — сказал Бык, — но я все же попробую.

Внутренние планеты, выходя в космос, ощущали себя армией завоевателей. Бык помнил это чувство по первому рейсу — чувство, что дом остался за спиной. Для внутряков освоение Солнечной системы всегда представлялось военной по духу операцией.

У астеров было иначе. Они чувствовали себя здесь своими, туземцами. Их предков привела в Пояс торговля, поиски работы и необоримый зов свободы. АВП начинался скорее как профсоюз, чем как нация. Разница была неявной, но ощутимой и выражалась иногда странным образом.

На земном или марсианском корабле, зависшем в пустоте у Кольца, Бык, тщательно приведя в порядок себя и одежду, стал бы искать старпома в кают-компании или в столовой. На «Бегемоте» он нашел Па в баре.

Тесное помещение, забитое грушами со спиртным, кофе, шоколадом и чаем, было снабжено термокондиционерами, так что напитки подавались по вкусу: хоть почти кипящими, хоть ледяными. Декор изображал дешевый ночной клуб: цветные огни и простенькая компьютерная графика на стенах. Полдюжины посетителей парили в воздухе, придерживаясь за крепления и ремни, и среди них была Па.

Подтягиваясь к ней, Бык успел подумать, что старпому не мешало бы подстричься. Без тяги, создававшей искусственную силу тяжести, ее волосы плавали вокруг головы — слишком короткие, чтобы стянуть в хвост, но достаточно длинные, чтобы лезть в глаза и в рот. Еще он отметил, что на вид Па устала не меньше него.

— Мистер Бака, — первой приветствовала его Па.

— Старший помощник. Позвольте присоединиться?

— Я вас ждала. Говорили с капитаном?

Бык пожалел, что не может сесть, — это простое действие создало бы хоть краткую паузу в разговоре.

— Да. Он не обрадовался. Показал мне ваш план по смещению меня с поста.

— Это был запасной вариант, — сказала она.

— Ну-ну. Так что за мысль: загнать «Бегемот» в Кольцо? Такое же невозможно. Стоит двинуться — нам в зад вцепятся два флота. А что ждет на той стороне, вовсе неизвестно, но ясно, что оно намного сильнее нас.

— Вы хотите, чтобы чужая цивилизация судила о человечестве по Джиму Холдену?

Он уже слышал такое от Ашфорда, слово в слово. Самый логичный из его аргументов, и теперь Бык понял, у кого капитан позаимствовал эту мысль. Но по дороге от рубки к бару его полусонный мозг успел подобрать возражение.

— Чтобы этому помешать, надо еще туда добраться, а если нас пристрелят по дороге? — сказал он. — Думаете, Земля с Марсом вот так запросто позволят нам разыгрывать благородного шерифа? Наверняка многие из них думают, что мы поддерживаем затею Холдена. А кто не думает, все равно не станет стоять в сторонке, уступив нам главную роль. Представляете, как глава марсианского флота спрашивает своего старпома, хочет ли тот, чтобы чужаки судили о человечестве по Ашфорду?

— Хорошая речь, — покивала Па. — Репетировали?

— Пока внутренние планеты нам не угрожают, — сказал Бык, — но…

— Уже угрожают. Марс сообщил, что откроет огонь, если мы приблизимся к Кольцу на сто тысяч километров.

Бык прижал кулак к губам, силясь понять. Марс уже выдвинул ультиматум? А капитан о нем даже не упомянул?

— Так что в итоге мы делаем, черт возьми?

— Готовимся к включению тяги через четыре часа сорок пять минут, мистер Бака, — сообщила ему Па, — потому что таков приказ.

Горечь была не только в ее голосе, но и во взгляде, в изгибе губ.

Сочувствие боролось в сознании Быка со злостью, а из-под них рвалась паника. Он слишком утомился для такого разговора. Не осталось сил на то, что следовало сделать. Все рамки, которые могли заставить его промолчать, рухнули. Выспаться бы хоть раз, и он нашел бы другой подход, но играть надо было сейчас, с теми картами, что оказались на руках.

— Вы с ним не согласны, — произнес Бык. — Будь вы командиром, вы бы не отдали такого приказа.

Па глотнула из груши, гибкий жестяной бок промялся внутрь. Бык не сомневался, что она не разбирает вкуса напитка, но на него вдруг обрушилось желание выпить крепкого.

— С чем я согласна или не согласна — не важно, — сказала Па. — Командую не я, и решать не мне.

— Если только с капитаном чего-нибудь не случится, — заметил Бык.

Па замерла. Звуки музыки, цветные переливы огней словно заглохли внутри их маленькой вселенной. Па пальцем включила магнитик на груше и прилепила ее к стене.

— До старта несколько часов, а потом еще сколько-то в пути. Многое может измениться за это время, но на мятеж я не пойду, — сказала она.

— Вам ничего не пришлось бы делать. Просто если вы не запрещаете мне…

— Запрещаю, мистер Бака. Я приказываю не предпринимать никаких действий против капитана. Я приказываю вам уважать старших по званию. Если это означает исполнять приказы Ашфорда, я буду их исполнять. Ясно?

— Ясно, — протянул Бык. — Выбор — между смертью и прыжком в Кольцо.

На первую службу собралось одиннадцать человек. Сперва ее встревожило несходство их с паствой на Европе. Там два десятка семей подходили за полчаса до начала, а потом еще подтягивались опоздавшие. Люди разного возраста, от дедушек на инвалидных колясках до шумливых детей и плачущих младенцев. Одни являлись в лучших воскресных костюмах, другие — в заношенной рабочей одежде. В шуме голосов до начала проповеди смешивались русский, английский и волапюк внешних планет. К концу службы многие похрапывали на скамьях для молящихся.

Здесь паства явилась единой группой ровно в 9:55. Вместо того чтобы войти и рассесться кому где удобно, люди вплыли в помещение и зависли облаком перед ее кафедрой. На всех красовалась безупречная форма, наглаженная до острых как нож складок. И они молчали, выжидательно поглядывая на нее. Молодые — старшему было не больше двадцати пяти.

Обычное вступление здесь оказалось бы неуместным — никаких объявлений и обращений к детям, — так что Анна начала прямо с молитвы, затем немного почитала из Библии и перешла к краткой проповеди. Она подумывала коснуться долга и самопожертвования — это показалось ей поначалу подходящей темой для военного корабля, — но, вспомнив, каким испуганным она видела недавно Криса, предпочла говорить о Господней любви.

Анна закончила проповедь еще одной молитвой и причащением. Утешительный обряд, как ей показалось, снял часть напряженности, ощущавшейся в зале. Одиннадцать молодых солдат один за другим подтягивались к ее столу, делали глоток из груши с виноградным соком, брали облатку и отплывали на прежнее место. Анна прочла знакомые слова из Луки и Матфея и благословила присутствующих. Каждый из них ел хлеб и пил из груши — и Анна, как бывало всегда, с первой ее службы, почувствовала, как на нее снисходит огромный покой. И еще — мурашки по спине и рвущийся изнутри смех, когда ей представилось, как Иисус, просивший учеников делать это в память о нем, взирает на ее крошечную паству, парящую в воздухе над грушей с восстановленным виноградным напитком. Вряд ли он имел в виду такое.