Анатали решила, что это – Эмма, ее мама. И что она ее ненавидит.

– Мне страшно! – пожаловалась девочка, еще глубже зарываясь в груду одеял.

Тут Мими спрыгнул с кровати и душераздирающе замяукал, а потом взобрался на комод. Хвост у него нервно подергивался.

У Анатали от страха застучали зубы. Она покрепче обняла куклу и хотела прочитать молитву, Отче наш, но мысли у нее путались. На счастье, кто-то вошел в комнату и включил верхний свет.

– Крошка моя, ты плачешь? – раздался сладкий голос Пьера. – Я услышал, что кот безобразничает…

Он откинул одеяло и всмотрелся в испуганное личико племянницы.

– У Альберты родился малыш, но она очень устала. Что с тобой, почему ты плачешь?

– Страшно! Мне очень страшно!

– Заберу-ка я тебя на кухню! Устроим тебе там постель. Бедная моя крошка, я так и думал, что тебе не спится. В доме так шумно…

Пьер взял девочку на руки и вышел вместе с ней из комнаты. Анатали навсегда запомнила этот волшебный миг, когда дядя примчался ее спасать – это благодаря ему исчез повсюду преследующий ее призрак, источающий гнев и ненависть. Миг, когда она больше всего на свете желала, чтобы у нее был такой же папа…

На ферме Клутье в тот же вечер

Анатали крепко спала в кресле, положив ноги на стул, а голову – на подушку. Пьер накрыл ее своей кожаной курткой на шерстяной подкладке. Взрослые, сидя за кухонным столом, то и дело поглядывали на девочку – олицетворение чистоты и невинности. Протрезвевшему Шамплену не сиделось на месте, и он еле слышно ругал Матильду и ее запреты. Знахарка в своей властной манере попросила их не спешить навещать роженицу.

Доктор Сент-Арно не решался уйти. Его удерживало присутствие Жасент и, конечно, уважение к людям, его окружавшим. Старик Фердинанд с его медлительной речью, мимикой и резкими чертами лица представлялся ему персонажем какого-то романа. Шамплен Клутье тоже производил сильное впечатление – внешность дровосека, сочный голос и примитивные, поверхностные чувства… Была еще хорошенькая Сидони, которую доктор увидел однажды в рассеянном свете уличного фонаря. Он искал сходства между ней и Жасент – тщетно. Красота старшей была классической, на все времена, а характер – сдержанный, серьезный, в то время как младшая, с короткой модной стрижкой, выглядела гораздо более современной. Что же до ее характера, то доктор Сент-Арно небезосновательно определил его как трудный – по резкому тембру голоса и аффектированной манере плакать и улыбаться.

Пьер Дебьен был мужчиной, завоевавшим сердце и тело прекрасной Жасент. В нем доктор нашел немало изъянов. «Этот тип – тряпка, мечтатель, это читается в его глазах, в том, как он двигается. И как только он смог ей понравиться?»

Журден Прово был удостоен лишь короткого равнодушного взгляда. Доктор Сент-Арно отнес его к категории людей слабохарактерных, чьи порывы скованы традиционным воспитанием. Вдобавок он был простым полицейским – то есть человеком без особых перспектив.

– Не понимаю, почему мы должны слушаться Матильду? – вдруг сухо спросила Сидони.

Ее отчаянный возглас прозвучал как колокольчик, нарушая тишину. Жасент, Фердинанд и Шамплен молились каждый про себя, Журден с Пьером из уважения не отвлекали их. Все обратили на Сидони удивленные взгляды.

– Чем она вообще там занимается? – продолжала девушка. – Мама уже дважды могла отдать Богу душу, так и не сказав нам последнего «прощай!».

– Сидо, ты невозможна! – отрезала Жасент. – Тебе должно быть стыдно – шутить в такой момент! Ну кто отдает Богу душу дважды?

Сил сдерживаться больше не было, и медсестра разрыдалась. Пьер привлек ее к себе. Журден высказал свое мнение, о чем тут же пожалел:

– Твоя сестра права, Сидони. Ты говоришь глупости, для которых сейчас не время.

– Это образное выражение, – отвечала та. – И вообще, как ты смеешь делать мне замечания при всех? Я-то думала, ты не станешь злоупотреблять своими правами супруга!

Шамплен был настолько поглощен тревогой об Альберте, что пропустил сказанное мимо ушей.

– Должен признать, Матильда заставляет нас ждать слишком долго! Я даже сына своего еще не видел. И жену, мою ненаглядную Альберту. Жива ли она будет, когда я приду ее поцеловать?

– Я пойду к ним! – объявила Жасент. – Честно говоря, ожидание становится невыносимым.

Присутствующие затаили дыхание. Скрипнула дверь, вслед за чем тихонько щелкнул язычок замка. Шамплен внезапно побледнел и торжественно, очень медленно перекрестился. Но его старшая дочь скоро вернулась.

– Идем, папа! Пьер, нужно сходить за священником.

Сидони с воплем отчаяния вскочила со стула.

– Хочу увидеть маму! – крикнула она. – Я пойду с отцом. Она умрет, да? Иначе зачем звать кюре?

– Сидо, умоляю, подожди еще пару минут! Мы будем заходить к маме по одному, она еще очень слаба.

– Почему ты тут распоряжаешься, Жасент? С меня хватит! Мы с Журденом так торопились, а я даже не смогу увидеть маму в ее предсмертный час?

Оставив пререкающихся дочерей, Шамплен тяжелым шагом направился в мастерскую. Дверь поддалась, едва он к ней прикоснулся. От странной картины, одновременно умилительной и внушающей жалость, у него по спине пробежал холодок. Альберта лежала на диване, застеленном чистыми простынями. Ее каштановые волосы были причесаны, на подоконнике горели свечи, наполняя комнату умиротворяющим светом. Глаза роженицы были закрыты, на бледных губах застыла слабая улыбка. Казалось, его супруга о чем-то мечтала. Рядом с ней лежал довольно крупный младенец. Матильда знаком попросила Шамплена подойти ближе.

– Ваша жена находится между жизнью и смертью, но нужно молиться и надеяться. Поговорите с ней! Может, она вас послушает.

– Она потеряла много крови, да? – пробормотал он, едва держась на ногах от волнения.

– Не так уж много, но я так и не смогла напоить ее теплым вином или бульоном. Конечно, сил у нее не прибавляется… Но думаю, дело тут в другом.

– Тогда пусть доктор ее осмотрит! Голгофа, он-то знает больше вашего!

– Доктор! Что ему известно о темных силах? Злой дух хочет забрать Альберту. Он воспользовался родами, чтобы это сделать. Они начались за три недели до срока – и это не случайно.

Потрясенный Шамплен стал озираться вокруг, словно затравленный зверь. Он был склонен к предрассудкам и испугался.

– Что ты рассказываешь, Матильда? Какой еще злой дух?

– Эмма! Снова Эмма. Она хочет забрать с собой мать, требует ее, я в этом уверена!

Утопая в море света и легкой музыки, Альберта не слышала ни слова из того, что было сказано. Ее уносила куда-то спокойная река. Отрешившись от всего, она, словно соломинка, перекатывалась с волны на волну, не имея ни памяти, ни даже тени какой-нибудь мысли. Яркое сияние зачаровывало ее, словно обещание отдыха и блаженства. Оставалось только еще чуть-чуть расслабиться, позволить себе навсегда раствориться в этой воде, пронизанной небесным светом. А еще этот голос, который звал ее – знакомый голос: