Когда Шаддэк закончил, Ломен Уоткинс поднял голову и посмотрел на него.

– Там действительно будет царить умиротворение?

– Да.

– И когда будет завершено обращение, установится братство между людьми?

– Да.

– И настанет покой?

– Вечный.

Дом Талбота на улице Конкистадоров оказался трехэтажным, из красной мореной древесины, с большими окнами. Он стоял на холме, и к крыльцу вели каменные ступени. Ни на улице, ни вдоль ступеней, ведущих к дому, не были включены фонари, и Сэм был весьма доволен этим обстоятельством.

Тесса Локленд стояла рядом с ним, она не отставала от него ни на шаг во время их пути от прачечной к дому Талбота. Сэм позвонил в дверь, сквозь свист ветра в ветвях деревьев он расслышал мелодию звонка за дверью.

Оглядываясь назад, на улицу Конкистадоров, Тесса сказала:

– Иногда этот город кажется моргом, в котором нет никого, кроме трупов, но потом…

– Что потом?

– …потом, несмотря на тишину и неподвижность, начинаешь ощущать заряженность этого города какой-то энергией, которая затаилась в нем; словно под улицами, под землей спрятана мощнейшая машина… словно каждый дом начинен Техникой. Какой-то тайный механизм застыл наготове и ждет, когда удастся схватить кого-нибудь и протащить через зубчатые колеса и шестерни.

Это был верно схваченный образ Мунлайт-Кова, у Сэма город вызывал именно такое чувство, но он не мог выразить его словами. Он еще раз позвонил в дверь и сказал:

– Мне всегда казалось, что киношникам не обязательно даже быть грамотными.

– В Голливуде действительно работает масса безграмотных людей, но я – вольный стрелок-документалист, поэтому мне дозволено иметь собственные мысли, при условии, конечно, что я не буду выходить за определенные рамки.

– Кто там? – раздался металлический голос, удививший Сэма. Он только сейчас заметил домофон, из которого и раздался этот голос. – Кто там? Ответьте, пожалуйста.

Сэм склонился к домофону.

– Мистер Талбот? Гарольд Талбот?

– Да. Кто говорит?

– Сэм Букер. – Сэм старался говорить тихо. – Извините, что разбудил вас, я приехал в ответ на ваше письмо от восьмого октября.

Талбот молчал. Затем домофон щелкнул и снова раздался голос:

– Я нахожусь на третьем этаже. Мне придется долго спускаться. Я пошлю к вам Муза. Пожалуйста, отдайте ему свое удостоверение, он принесет его мне.

– У меня нет с собой удостоверения ФБР, – шепотом сказал Сэм. – Я нахожусь здесь инкогнито.

– А водительские права у вас есть?

– Есть.

– Этого будет вполне достаточно. – Домофон отключился.

– Кто такой Муз? – спросила Тесса.

– Черт его знает, – ответил Сэм.

Они ждали почти минуту, чувствуя себя очень неуютно на просматриваемом с улицы крыльце. Им пришлось еще раз удивиться, когда из маленькой дверцы, которую они сначала не заметили, выскочила собака и завиляла хвостом у их ног. Сэм даже не сразу понял, что это собака, он отступил на шаг назад и едва не свалился с крыльца.

Тесса наклонилась, чтобы погладить собаку, и прошептала: «Муз?»

Вместе с собакой на крыльцо попал квадратик света, затем дверца захлопнулась, и черная шерсть животного слилась с темнотой.

Сэм почесал у собаки за ухом, она лизнула ему руку.

– Так это тебе я должен отдать свое удостоверение? Собака еле слышно гавкнула, как бы давая положительный ответ.

– Но ты же его съешь, – засомневался Сэм. Тесса возразила:

– Нет, он не станет.

– Вы думаете?

– Муз – славная собака.

– Я ему не доверяю.

– Такая у вас работа.

– Да?

– Никому не доверять.

– Это к тому же в моей натуре.

– Доверьтесь ей, – стояла на своем Тесса.

Сэм отдал собаке свой бумажник. Муз осторожно взял его зубами и побежал в дом через дверцу в нижней части входной двери.

Прошло еще несколько минут. Сэм боролся с зевотой. Было уже два часа ночи, и он подумывал, не добавить ли к своему списку пятую причину: жить стоило ради хорошей мексиканской кухни, пива «Гиннес», Голди Хоун, из-за страха смерти и еще ради того, чтобы выспаться. Заснуть бы мертвым сном. Послышался звон цепочек и грохот задвижек, дверь отворилась вовнутрь, и они увидели мягко освещенный холл.

Гарри Талбот ждал их, сидя в своей коляске, одетый в синюю пижаму и зеленую куртку. Его голова была слегка наклонена в левую сторону, это было одно из следствий ранения. Гарри был красивый мужчина, но к лицу уже подкралась ранняя старость, легли морщины, слишком глубокие для сорокалетнего. Густые волосы наполовину поседели, глаза смотрели устало. На взгляд Сэма, Гарри в молодости был силачом, но паралич ослабил его мускулы. Одна рука лежала на коленях ладонью кверху, пальцы были скрючены, недвижимы. Он был живым монументом утраченным надеждам, перегоревшим мечтам, он был мрачным оттиском памяти о войне, отпечатавшимся на жизни человека.

Когда Тесса и Сэм вошли и закрыли за собой дверь, Гарри протянул им свою здоровую руку и сказал:

– Боже, как я рад вас видеть!

Улыбка удивительно преобразила его лицо. Она была яркой, широкой, теплой улыбкой человека, благословенного Богом.

Муз вернул Сэму бумажник. В целости и сохранности.

Простившись с Шаддэком, Ломен Уоткинс должен был поехать в полицейское управление, чтобы отдать распоряжения относительно сотни людей, откомандированных с «Новой волны». По дороге он, однако, остановился у своего дома на Айсберри-уэй. Дом был скромный, двухэтажный, с тремя спальнями, во французском стиле, окрашенный в бело-голубые тона. Со всех сторон его окружали сосны.

Ломен на секунду задержался, выйдя из машины и оглядывая свой дом. Он всегда любил его как убежище от всех тревог, но сейчас искал и не находил в себе этого чувства. Он помнил, сколько счастья было у него связано с этим домом, с его семьей, но он не мог оживить память об этом счастье. Здесь, в этом доме, часто раздавался смех, но это было давно, а сейчас воспоминания об отзвучавшем смехе были неспособны пробудить даже слабую улыбку. К тому же в последнее время он улыбался через силу, он терял чувство юмора.

Интересно, что радость и смех были в его жизни совсем недавно, не далее как в этом августе. Все улетучилось буквально за два месяца после обращения. Теперь это казалось далеким-далеким прошлым.

Забавно.

Хотя теперь в этом нет ничего забавного.