— Вы не ранены, Борис Макарович? — щебечет пластинкой заезженной. — Вы не ранены?..

«И чего это он меня что «голубой» обихаживает?» — думаю себе и кошусь на него с опаской. Может, это у него приём такой хитрый, чтоб потом в морду сладострастно заехать? Все телохранители садисты в душе… Да нет, на морде «гориллы» сочувствие вроде искреннее нарисовано.

А дым откуда? Перевожу взгляд на пол, сознание моё заторможенное тут же картинку из кошмара Пупсика в памяти восстанавливает, и просекаю я тогда, что дорожки огненные на ковре аккурат по направлению с дыханием дракона совпадают.

— Борис Макарович, вы не ранены? — продолжает надоедливо зудеть над ухом «горилла», а я просто шалею от радости и его расцеловать готов. Значит, всё у Пупсика получилось — зять я Бонзы любимый отныне и во веки веков! Жаль, Бонза не видит, как его «горилла» передо мной на цирлах вышивает…

— Да цел я, — вместо поцелуя жаркого надменно отталкиваю руку «гориллы». — Цел и невредим… Окна лучше открой… И Александра отпустите! — голос повышаю, барские нотки в нём пробуя. — Ему не руки ломать надо, а медаль на грудь вешать! Меня от упыря спас, что папаню мого дорогого замочил!

Тут я вскакиваю с кресла и вроде в ярости пинаю ногой труп Ивана Ивановича.

— Пригрели на грудях своих гадюку подколодную… — на ходу импровизирую.

Честно говоря, пнул без особого удовольствия, так, на публику работая и имидж соблюдая. Что он мне — исполнитель воли чужой? Вот «папане», даже мёртвому, в харю с превеликим наслаждением ботинком бы заехал. Но, боюсь, кроме Сашка, никто меня не поймёт. Ещё превратно истолкуют.

И действительно, гляжу, морды у всех скорбные, и все глаза в стороны отводят, чтоб, значит, взглядом с «убитым горем» зятьком Хозяина не пересечься. Чёрт его знает, что там во взгляде он прочитает — может, и не поверит. Один Сашок, как его по моему приказу отпустили, соляным столбом застыл и глазами круглыми, что плошками, в меня вперился. Видать, накладка у Пупсика приключилась, и он Сашку в голову о моей «женитьбе» знатной ничего не вложил. По инерции, наверное, поступил точно так, как когда нас с Сашком «невидимками» делал. Правда, тогда Пупсик колдовал лишь с обитателями «фазенды», а сейчас, небось, даже границами области не обошлось, поскольку Бонзу мно-ого людишек знает. Это ж какому количеству народа пришлось мозги набекрень ставить!

Тем временем «горилла» тучный все окна распахнул и снова вокруг меня вертится. Прилип что лист банный к заднице.

— Значит так, — командую ему, чтоб отклеился, — здесь всё убрать, тела в гостевой домик перенести и обрядить соответственно.

— Но… — морда «гориллы» недоумённо вытягивается, — а как же следствие? Ментов вызвать бы надо…

— Следствие?! — ору на него. — Это какое-такое ещё следствие?! Это я среди вас следствие проведу, почему упырь меж нами затесался, и вы его вовремя не раскусили! Делай так, как всегда, и чтоб ментами здесь и не пахло! — Но затем, чтобы немного смягчить ситуацию и успокоить «гориллу», добавляю: — Командовать здесь тебя оставляю. Кстати, а где жена моя законная?

— Так это… — мнётся «горилла» и глазки, что гимназисточка, потупляет. — Она в ночной клуб поехала… Бит-группа к нам отпадная прикатила — «Попа вава» называется…

— «Поп вейв», — осторожно поправляет его кто-то, как понимаю, меломан-англоман долбанный, но я подсказки принципиально не слышу.

— Я ей, стерве, покажу, как без мужа по ночам шляться! — рычу. — Такую ваву на попе нарисую, неделю сесть не сможет!

Поворачиваюсь резко на каблуках и глазами ярыми в Сашка впиваюсь. Это чтобы он слова лишнего да невпопад не брякнул.

— Александр, — приказываю, — вызывай своих молодцев, и чтоб они на машине через минуту у крыльца были. А вы, — обвожу всех присутствующих взглядом, пререканий не допускающим, — пошустрее здесь марафет наводите, чтоб Алиса, когда вернётся, всей этой мерзости не застала! Мне её здоровье драгоценное поважней следственных экспериментов будет — пусть папочку родного лишь в гробу увидит…

Во я им мозги вправил да закомпостировал! Но, что удивительно, поверили всей этой лабуде и зашустрили как электровеники.

Подождал я минуту, пока Сашок по сотовому телефону с Женечкой и Валентином связывался, дал за это время «секьюрити» пару ценных указаний типа того, что труп Бонзы поаккуратнее нести нужно, а вот тело Ивана Иваныча, падлу этакого, можно и за ноги волочить, а потом подхватил Сашка под руку и быстренько слинял с ним из кабинета.

Выходим из особняка, а у крыльца «мерс» тёмно-зелёный стоит, и Женечка с Валентином возле него нервно ошиваются. Духом Олежки рядом с ними и не пахнет — знает, сучье отродье, на чьё мясо позарился, когда Ивана Иваныча к аэропорту возил. То-то он мне с первого знакомства не приглянулся…

— Наконец-то! — басит Женечка с облегчением, нас увидев. — Уж что мы тут не передумали о вас, сводки милицейские слушая…

А Валентин себя сдержанно ведёт — ему лишних слов не надо. Видит, что целы мы и невредимы, значит, всё путём. Открывает переднюю дверцу «мерса» и предлагает:

— Садитесь, Борис Макарович.

Голос у него как всегда бесстрастный, будничный, но, похоже, именно эта интонация Сашка сильнее ошарашивает, чем само предложение занять мне его «законное» место. Впрочем, Сашок быстро с собой справляется и на заднее сиденье забирается. То ли он ещё сегодня испытал, чтобы на подобном «недоразумении» внимание заострять.

Я лезу в карман, ключи от своей «вольвы» достаю, Валентину вручаю.

— Поедешь за нами на моей машине, — говорю. Не знаю почему, но ощущение у меня такое, что «вольва» нам сегодня ещё понадобится.

Валентин беспрекословно ключи берёт и в ночи, что на территории «фазенды» днём белым выглядит, исчезает.

Устраиваюсь я на переднем сиденье, Женечка за руль садится, зажигание включает.

— Как у вас всё там прошло, нормально? — спрашивает, как просекаю, для завязки разговора. Ведь коню ясно — если здесь сидим, то всё о'кэй.

— С вице-премьером полный порядок, — бурчу голосом замогильным. — Зато здесь хреново. Хозяина только что Иван Иваныч, падла, грохнул. Ну, а Александр его, соответственно, «уговорил»…

Ни одним мускулом Женечка не дрогнул. Во самообладание! Лишь руку чуть дольше на ключе зажигания задержал. Олежка на его месте так бы замандражировал, что у «мерса», на тормозах стоящего, колёса бы отпали.

— Соболезную, Борис Макарович, — скорбно гудит Женечка и с места «мерс» трогает.

Слышу, сзади Сашок икает. Представляю, каково ему со всех сторон в мой адрес слова уважительные слышать и обхождение соответствующее видеть. Точно шарики за ролики заехать могут. Подправить бы ему с помощью Пупсика мозги, но, чувствую, не могу этого сделать. Такое ощущение, что все извилины в моей черепушке смёрзлись, и, как о Пупсике подумаю, иглы ледяные в сознание впиваются. Причём понимаю — случись что, Пупсик меня выручит, но вот просить сейчас у него что-либо конкретное ну никак нельзя. Достанет тогда его дракон огнедышащий и, возможно, меня вместе с ним прихватит.