Болезнь и хаос заставляет выползать на свет слишком много мрази, которая в обычной жизни старается вести себя тихо и сдерживать свои порывы. Во всяком случае, эти господа больше никому не причинят вреда.

Мы добрались до арены после рассвета. Ближайшее отсюда жильё находилось больше чем в семи сотнях ярдов, место в городе считалось недобрым, что и неудивительно — раньше здесь пролилось много крови.

Огромное круглое строение было частично разрушено. Оно устояло перед землетрясениями, пожарами и бегом времени, но не выдержало натиска людей. Когда отстраивались ближайшие к арене районы Солезино, на камни пустили стены колоссального цирка и полностью разобрали внешний периметр. Арену окружали пустыри, поросшие барбарисом и боярышником, куда летом приходили пастись козы, а сейчас не заглядывали ни живые, ни мёртвые.

Шуко нырнул в чёрный проём, я последовал за ним. Квадратные колонны, каменный кирпичный свод, несколько очень крутых лестниц уводили вверх, на зрительские трибуны. Здесь было темно и мрачно, да ещё к тому же грязно. Цепью коридоров мы вышли к центральному залу, который открывал дорогу на саму арену. Пол, когда-то деревянный, теперь отсутствовал, и глубокие шахты подземелья, где до начала представления держали животных и рабов, только и ждали тех, кто свалится в них и переломает себе все кости.

Пришлось искать обходной путь, забравшись на второй ярус, а затем спускаясь вниз. Здесь мы с Шуко разошлись.

— Обойду по кругу, расставлю ловушки, — сказал он.

— Дублируй фигуры и постарайся перекрыть все щели. Сам видел, как она проворна.

Цыган нехорошо усмехнулся:

— Постараюсь быстро вернуться.

И его поглотил мрак коридора.

Меня слегка знобило, так что я поднял воротник куртки и, щурясь на свет, вышел на нижнюю трибуну. Каменные сиденья тянулись по кругу покуда хватало взгляда. Трибуны были разбиты на сектора и ярусы, которые кое-где ещё «украшали» статуи богов с отбитыми головами и руками. Они, в отличие от скульптур портика, находились в безобразном состоянии. Три яруса арок, венчавших арену, словно короны, уцелели в первозданном виде лишь с восточной и северной сторон огромного эллипсовидного сооружения. Остальные рухнули внутрь, разбив ряды скамей, и высились мраморными грудами, уродуя прекрасное здание.

Каменную арену, где некогда погибали тысячи бойцов, а звери рвали первых христиан на части, теперь покрывал слой земли, на котором росла пожухлая трава. Я спрыгнул вниз с достаточно большой высоты, отстегнул пояс с палашом, бросив его на землю, вытащил кинжал, оглядывая бесчисленные трибуны. Иронично отсалютовав клинком тысячам невидимых зрителей, оставшимся в прошлых веках, я принялся за работу.

Время поджимало, я спешил, старался не ошибаться, то и дело поднимал взгляд от создаваемых фигур, но трибуны оставались пусты. Вся подготовка заняла чуть больше получаса, и, кажется, я со времён своих выпускных экзаменов не рисовал столь сложных комбинаций, связывая их между собой своей жизненной силой. Чертёж системы можно было назвать идеальным, он способен изжарить почти пять десятков душ, прежде чем исчезнуть.

Работая, я взмок, словно таскал мешки. Сбросил куртку, закатал рукава. На дальней трибуне появился Шуко, махнул мне рукой, показывая, что всё в порядке, и вновь исчез. Не скажу, что я оставался хладнокровным. Давно мне не встречалось таких противников, так что я несколько нервничал, думая об исходе схватки, хотя и доверял цыгану. В этой охоте я всего лишь приманка, и Шуко придётся самому захлопнуть ловушку. А до этого момента мне предстоит постараться не умереть.

Я ещё раз проверил фигуры, застывшие вокруг меня знаки, ожидающие своего часа, и сел на землю, убрав кинжал в ножны. Звёздчатый сапфир на рукояти покрылся инеем и был чертовски холодным.

В который раз я подумал — какое счастье, что поблизости нет Проповедника. Эта неприкаянная душа с удовольствием называет меня дураком, ослом и недалёким идиотом, а также осыпает цитатами из священных книг. Например, про псов, возвращающихся к падали, словно глупец, повторяющий глупость свою[34]. Обязательно сказал бы, что, к примеру, Пауль бы точно не отдал свою жизнь на милость Шуко, опасаясь его вспыльчивости и излишних эмоций.

Я закрыл глаза, вспоминая Розалинду и её учителя. Глухая тоска подтачивала меня изнутри. Нас, стражей, слишком мало осталось, и каждый год становится всё меньше и меньше. Мы гибнем в городах, деревнях, на заброшенных кладбищах и в дремучих лесах, пытаясь защитить людей от злых душ. И каждая наша потеря хорошо видна во время ежегодных сборов в Арденау, когда кресло товарища или знакомого остаётся пустым. Мы привыкли забывать об эмоциях и не оплакивать наших мертвецов, потому что каждый из нас в любой миг своей жизни знает, что может не вернуться после встречи с одной из тёмных сущностей. Мы стараемся стать чёрствыми, в первую очередь для самих себя, чтобы выжить тогда, когда эмоции могут погубить.

Нас так воспитывали, иногда выбивая жалость, горе и сострадание палками, как бесполезные чувства, способные убить стража ничуть не хуже, чем нерасторопность при встрече с окуллом.

Это правильно. Но порой мне кажется, что мы перестаём быть людьми и становимся бездушным оружием с холодным разумом, у которого совсем нет сердца. Иногда это обстоятельство меня чертовски пугает.

Время тянулось бесконечно. Солнце появилось вначале в самой нижней арке арены, затем — в средней, наконец, в верхней и, преодолев портик, неспешно поползло по небу. Я расслабился и, закрыв глаза, ждал.

Волноваться не имело смысла. Я знал, что она придёт, потому что деваться ей было некуда. «Связывающие кандалы» сковали нас навеки, и разбить их можно было лишь со смертью одного из связанных. Эта фигура тянула из тёмной души силу, жгла её, и та жаждала избавиться от свалившейся на неё напасти. Как только тварь оправится — она придёт и постарается прикончить стража, причинившего ей страдание.

И она пришла. Я почувствовал её присутствие, открыл глаза, положил руку на кинжал. Душа предчувствовала ловушку, поэтому сохраняла осторожность, ходила кругами, и я чувствовал, как её злоба и ненависть то приближаются, обжигая иглу в моём сердце, то отдаляются. Наконец, она решилась — выползла из мрака на свет, на арену, и мою спину пронзил её злобный взгляд.

Благодаря «Кандалам», я видел всё глазами жемчужной твари, убившей моих товарищей. Видел, как шаг за шагом сокращается расстояние между нами, и старался дышать глубоко и ровно, не обращая внимания на пот, скатывающийся по моей спине и промочивший рубаху.

Рано. Слишком рано.

Ещё чуть-чуть.

Ближе. Чтобы у тёмной не было даже малейшего шанса сбежать. Мои пальцы крепко, до боли, сжали рукоять кинжала, и в тот момент, когда она прыгнула на меня, я со всего маху воткнул клинок в землю.

Впитавшиеся в песок фигуры взорвались, обжигая саму основу тёмной части души, я откатился, хлестанул золотым шнуром, оттягивая воздух так, что он ударом отправил моего противника на следующую ловушку.