– Вот в Чианг Майе и поговоришь. Там университеты в ватах, общение монахов с иностранцами на английском – обычная практика. Где ужинать будем?

Слава Богу, скайпа не требовали, Сандра ограничивалась редкими и краткими письмами-отчетами. Теперь она написала Ярославу, что в скором времени они со Стариком выезжают на север Тайя, съездила на автостанцию за билетами, сняла с карты денег, обменяла на местную валюту. Старик давно продиктовал Сандре код: на рынках, в мелких магазинчиках и кафе, на пляже расплачиваются только наличными. Во второй половине дня собрали вещи, устроили себе поздний обед-отходную с белым тайским ромом в ресторане под своими же окнами. Вечером двинулись. Шел дождь. Не вовремя, непривычно для местного населения, он охладил январский вечер, протащил по серому небу громы, разозлился зарницами. Сухой сезон в этот год вымок в кратких, но обильных ливнях, удивительных для тайцев и комфортных для фарангов, отдыхающих в эти часы от навязчивой, утомительной жары. Путешественники натянули на себя яркие клеенчатые дождевики и прямо в них уселись париться в такси, вылетевшее сразу через Чаепрык на Сукхумвит и по прямой за десять минут доставившее их к автовокзалу за мечетью. Пока докатили свои четырехколесные чемоданы от такси до баса, где низкорослый водитель-крепыш ловко погрузил их в багажник, струи колотили по капюшонам и клеенчатым спинам, а ноги в шлепанцах успели наполоскаться в глубоких, неизбежных в колдобинах асфальта лужах. В салоне пришлось скомкать мокрые дождевики в пакет, тщательно вытереть припасенным полотенцем ноги, во избежание простуды. Если бы заранее не были предупреждены, замерзли бы от нещадно дующих кондиционеров, и выдаваемые стюардами пледики не спасли бы. Но добрые люди уговорили не прятать далеко в чемоданы свитеры и спортивные брюки, куртки с капюшонами и носки, что спасло путешественников от переохлаждения. Ливень закончился. Двухъярусный бас поплыл по вымытой, смолянисто-черной трассе, укутанные пассажиры приладились на откинутых до конца спинках кресел, однако благополучно поспать им не удалось. На каждой остановке кукольная тайка в форменном сером костюмчике, с голубым платочком на шейке и с таким же атласным бантом под серой крохотной шляпкой на гладко убранных волосах вещала в микрофончик приветственные савади ка-а… коп кун ка-а… и щебетала дальше о пункте, в который прибывал бас, о времени его отправления, и так далее, и так далее – услужливо и звонко. Приходилось выкапываться, освобождаться от пледов и одежд и на негнущихся, затекших ногах вышагивать из холодного баса в темную, уже ночную жару, в парение городков, в тропическую духоту, чтобы размять шею и конечности, потом забираться обратно, пытаться уснуть.

В утреннем, расцветающем пунцовым небом Чианг Майе перекочевали в такси, которое доставило их в отель неподалеку от Та Пе Гейт, древних ворот, ведущих в идеальный квадрат старого города. Путешественники расползлись по своим номерам и, не завтракая, рухнули в свежие хрусткие постели на кинг-сайз кроватях.

Вечером им посчастливилось арендовать вплетенный в путаницу лиан двухуровневый дом за мостом через речку, где Та Пе-роуд перетекает в улицу Чароен Муанг. Бассейн, забрызганный нападавшими к вечеру лепестками плюмерии, окруженный нежными белыми амарилиями, тонкими, как волосы русалки; резные комоды, шкафы, диваны и диванчики из тика и красного дерева внутри и снаружи дома, яркая, вручную расписанная местными мастерами посуда из древесины манго, вышитые северотайским орнаментом покрывала и наволочки на разновеликих подушках, бронзовые и деревянные, усыпанные камушками статуэтки будд и слонов, трубящих победу, размытые акварели на бугристой целлюлозе sa paper в бамбуковых рамках привели новых гостей в дружный восторг. Но когда они увидели две спальни с кроватями столь обширными, что, казалось, в них можно потеряться, застланными простынями скользкого чиангмайского шелка, они просто испугались, что никогда не увидят красот города, потому что не захотят покидать дом. Волевым усилием они выдвинулись прочь, уселись в двухместный «фаэтон» молодого велорикши в цветастых шортах и кокетливой европейской соломенной шляпе на затылке и через несколько минут поедали в уличном, открытом ночи и жаре ресторанчике sticky black rice, клейкий черный рис с кусочками манго и подслащенным кокосовым молоком. Потом добавили горячие роти с бананом и шоколадом, запили фрешем из маракуйи со льдом, но через полчаса почувствовали, что хотят мяса и заказали в ресторане с европейским меню мягкие свиные отбивные в сухарях с овощами. За рассыпчатыми купами дерев, за цветением курупит и манго в вечерней мгле темными махинами клубились монастыри, из баров вытекала негромкая «живая» музыка. Вечер удался на славу, оставив впечатление, что они прибыли в несколько иную страну. Всё здесь было как-то по-другому, не так как на юге. Радушия, гостеприимства – еще больше, покоя, уютности в улицах – больше, пьяных фарангов, очумевших от доступности секс-увеселений – меньше. Больше трезвых и дружелюбных. И вот что поразило – совсем не слышна была русская речь: та, табуированная, непозволительная, звучащая в Паттайе слева и справа, та, грязная, которой наши умники обучили нищего камбоджийца, чтобы он пел бесконечный повтор одной и той же тупой фразы, аккомпанируя себе на барабанчике, сидя на узком тротуаре в конце Walking street. Здесь не было соотечественников. И это не печалило.

В эту ночь Сандра ровно спала в своей новой обширной постели в спальне на верхнем этаже, наблюдая сны мягкие, обнадеживающие.

Тихо было на душе и у Старика. После инъекции боль поднявшая было острую оскаленную морду, отползла в свою темную нору, дала возможность немного почитать и уснуть почти мирно, почти без сновидений. Лишь в середине ночи, когда густо льется чернота с неба, когда особенно жадно звуки поглощаются темнотой, и чрезмерно щедро расточают запахи растения, Старик проснулся, выбрался из простыней, сделал несколько босых шагов из спальни на нижнюю террасу, к бассейну, приглушенно освещенному изнутри, отчего вода казалась плотной и нежной, спустился в гущу воды и света, ушел с головой. Когда мокрый и спокойный он уже вновь лежал на своем одиноком ложе, где-то далеко и потом ближе запели монастырские петухи, но в распахнутой в сад двери было еще темно, потому что брезжило, яснело и напрягалось с другой стороны дома, с востока, там, где Лаос, Вьетнам и дальше – океан.

Детеныши жирафов, малое стадо подростков устремляет бег вдоль линии джунглей, по травяному краю. Две высокие задние, две передние, – ноги двигаются попарно, галопом, нежные копытца топочут и топчут зелень. Легок бег, легки яркие пятна по чистому полю спин и хрупких нелепых шей. Юные жирафы долговязы и трогательны. Они неловко торопятся к пасущимся вдалеке родительским парам, важным и знающим свою взрослую, зрелую красоту.

Буйволы по колено в лотосовых водах.

Желтоклювые суетливо-хозяйственные птицы.

Белые камбоджийские коровы.

Белосияющая корова несет на плоской, будто специально сконструированной для лежания, спине прекрасную тайку, чьи волосы укрывают впалые бока коровы, обильно стекая наземь вместе со струями молока из напряженного розового вымени. Живот тайки приник к спине коровы. Корова и тайка слились. Четыре распахнутых, но томных глаза темно шевелят ресницами, длинными и заостренными как травы; с обеих шей спускаются тяжелые ожерелья и бусы, вьются пестрыми пятнами, путают свет и тень, что отражаются в стекляшках. Тайка любовно обнимает увитыми снизками колец и браслетов руками шелковую шею коровы. Босые ноги тайки, тонкие в икрах и совсем узкие в щиколотках, сжимают жемчужный коровий круп. Шелковая попонка плавает по телу девы выше нагих ягодиц. При каждом шаге великолепной коровы прекрасная тайка отрывает верх торса от ее спины, чтобы открылись крошечные оливковые груди с пухлыми бордовыми сосками, пронзенными серьгами. Колечки увенчаны колокольцами, они качаются и позванивают при движении оттянутой плоти.