Мне нужна помощь, чтобы сесть на унитаз и встать с него, чтобы сесть в машину, выйти из нее и пересесть в коляску.

Я не могу сидеть без поддержки, так что мне нужно к чему-то прислоняться, если я не в своей коляске.

Я способен отталкиваться ногами, передвигая свою коляску по твердому полу, но не по коврам, и хотя в принципе способен перемещаться, отталкиваясь от поверхностей руками, я недостаточно силен, чтобы ехать по дороге или тротуару, если передвигаюсь в своем механическом кресле.

Кажется, все основное написал. Ах да, еще я пью через соломинку».

Бросаю последний взгляд на экран. Мое сердцебиение ускоряется, когда я нажимаю кнопку отправки. Гадаю, уж не сошел ли я с ума, изложив все это так грубо, в черно-белых тонах. Но я хочу быть абсолютно честен с Джоанной, потому что мне не нужна сиделка или женщина, которая будет меня жалеть. Мне не нужна мечтательница, чья фантазия разлетится в клочья под ударом реальности; мне не нужен человек, который будет меня спасать, или женщина, любящая меня вопреки моему несовершенному телу. Я хочу, чтобы меня любили таким, каков я есть, и Джоанна должна знать обо мне все. Хоть я и боюсь рассказывать ей все это, я почему-то уверен, что она не будет против. Не могу объяснить, почему. Я просто знаю, что это так.

На следующее утро я получаю ответ на свое сообщение.

«Все это совершенно не важно, – пишет Джоанна. – Будем справляться по ходу дела».

Чувство, возникшее во мне, подобно умиротворению, которое наступает, когда последний лист падает с дерева в осеннем лесу. Все затихло. Всю свою прежнюю жизнь я прожил, как чье-то бремя. Она же заставляет меня почувствовать себя невесомым.

Каким образом Джоанна стала такой бесстрашной? Я снова и снова задавался этим вопросом в дни, которые прошли с тех пор, как она одна вылетела в Америку, поскольку я не смог вовремя получить визу, чтобы встретиться там с ней. Мы оба горько разочарованы, но, по крайней мере, теперь знаем, что наша встреча – вопрос не «если», но «когда».

Пока же я учусь обходить острые углы, приноравливаясь к той неожиданной форме, которую ныне обретает моя жизнь. До недавнего времени мое существование было полно прямых углов и аккуратных граней – результат порядка и рутины. Но внезапно моя жизнь наполнилась неожиданными кривыми и того рода хаосом, который, как я теперь понимаю, способен внести другой человек. Джоанна переворачивает с ног на голову все, что я научился принимать и ожидать. Я смирился с тем, что веду серьезную жизнь, заполненную работой и учебой, – и вдруг она заставляет меня смеяться до слез. Я полагал, что никогда не смогу найти женщину, которая меня полюбит, а теперь начинаю надеяться, что нашел ее. Обычно я крайне осторожен и вдумчив, но Джоанна делает меня безрассудным. Она не замечает барьеров, но видит возможности; она совершенно ничего не боится, и я тоже начинаю проникаться этим бесстрашием.

Она рассказала мне, что друг ее детства научил ее видеть дальше тела после того, как его парализовало от шеи и ниже.

Ему было немногим больше 20 лет, и после того вечера, когда машина, в которой он ехал, столкнулась с поездом, он мог бы решить, что его жизнь не имеет смысла. Но он вместо этого вознамерился стать фермером, как и его отец. Сегодня он женат и управляет фермой, раскинувшейся на тысячи акров.

– Пусть он не способен самостоятельно пить чай, зато умеет управлять фермой, потому что он может говорить, и это все, что ему нужно, – рассказывала мне Джоанна. – Кроме того, он намного счастливее, чем большинство людей, которых я знаю.

Но я полагаю, что корни ее бесстрашия тянутся гораздо дальше – в детство, проведенное в глуши Южной Африки, здешняя свобода, сущность этой земли впиталась в Джоанну. И если выбирать одного человека, на которого можно было бы возложить ответственность за ее храбрость, думаю, это будет ее отец, Ат ван Вик. Он тоже был фермером, и с того момента, как три его дочери и сын достаточно повзрослели, чтобы позаботиться о себе, он предоставил им полную свободу на своих землях.

– Всегда следует стараться делать дело до тех пор, пока не кончатся силы, – говорил он своим детям, – вместо того чтобы сказать «нет» и даже не попытаться.

Поэтому Джоанна, ее сестры и брат еще в ранней юности научились пользоваться оружием, наслаждаясь полной свободой на той земле, на которой фермерствовал их отец. Когда у Ата в 36 лет случился инфаркт, первое, что он сделал, выйдя из больницы, где ему сделали операцию шунтирования, – набросил петлю аркана на самую высокую ветку дерева, до которой смог достать, и соорудил качели для своих детей. Они висели высоко над руслом ручья.

– А еще выше сумеешь раскачаться? – с удовольствием спрашивал он, когда они взмывали в воздух над его головой.

Ат знал, что приблизился к смерти на несколько десятилетий раньше, чем «положено» по возрасту, но не собирался позволить ей запугать себя, не собирался трястись над самим собой или своими детьми. Так что, когда он повез их на побережье, чтобы они увидели море, Ат позволил им плавать в волнах. Он постоянно приглядывал за ними, но при этом дал им возможность испытать и воду, и самих себя. Когда они ездили в буш выслеживать дичь, он позволял Джоанне, ее сестрам и брату сидеть в кузове открытого грузовика.

– Я остановлюсь и подберу их, когда они вывалятся, но не раньше, – сказал он матери одной из подруг Джоанны, когда та сделала ему замечание, сказав, что детям небезопасно так путешествовать.

Самые драгоценные воспоминания Джоанны связаны с каникулами, которые она вместе с семьей каждый год проводила на ферме на окраине национального парка Крюгера. Ферма принадлежала лучшему другу ее отца. В эти драгоценные недели Джоанна вместе со своими сестрами и братом рыскали по бушу, выслеживая львов, антилоп гну, слонов и импал, усваивая бесценные уроки, касающиеся дикой природы и самих себя.

Первым пришло смирение – в результате понимания, насколько мало на самом деле значат человеческие желания: слоны, идущие знакомой тропой на водопой, затопчут людей, если те преградят им путь, а рой диких пчел не потерпит воришку, чей палец тянется к сладкому меду. Какими бы важными мы себя ни считали, мы – всего лишь часть вечного цикла природы.

Затем они научились быть настороже каждое мгновение, обнаружив, что львы становятся почти невидимыми, ложась в длинные буйные травы буша на дневной отдых. Дети должны были быть постоянно бдительны, следить за каждым своим шагом, чтобы нечаянно не наткнуться на дремлющий прайд.

И наконец, они усвоили искусство храбрости и способы его применения. Они узнали, что, столкнувшись с разъяренным слоном, нужно бежать как можно быстрее, но если на тебя надвигается лев, следует застыть на месте неподвижно, чтобы обманом заставить большую кошку поверить, что ты – добыча, не стоящая трудов.

Таковы были уроки, которые Джоанна усвоила еще ребенком, и это бесстрашие одарило ее свободой духа, о существовании которой я доныне даже не подозревал. Но мало-помалу она начинает передавать эту свободу мне, и я чувствую себя так, словно душа моя воспаряет.