– Тишина там настолько полная, что понимаешь, что никогда не слышал ничего подобного, пока не попадешь туда, – рассказывала она мне. – И ландшафт настолько огромен, что меняется с каждым часом дня. Даже песок там мягче, чем все, чего ты до сих пор касался.

Вот почему я хочу запечатать в бутылку горсточку песка с вершины дюны и отослать ее в Британию вместе с Ким – как напоминание обо мне и о тех поездках, в которых она бывала в пустыне вместе со своими родными. Жара накатывает волнами, и я смотрю, как взобравшиеся на вершину дюны люди сбегают с нее. Они хохочут и вопят, скатываясь вниз после долгого подъема.

– Как же мы это сделаем? – спрашивает мой брат.

Я и сам точно не знаю. Дэвид подхватывает меня под правую руку и помогает встать на ноги, а потом я падаю на колени в песок. Ползти я не могу, поэтому брат тащит меня вперед, а я пытаюсь помогать ему, отталкиваясь свободной рукой от песка. Мы начинаем медленно взбираться вверх по дюне, а люди, спускающиеся с нее, чтобы выпить в тени чего-нибудь освежающего, смотрят на нас в изумлении. Сейчас почти полдень – позднее время для подобных упражнений. Песок настолько горячий и сыпучий, что разъезжается под ногами, и мне приходится выкапываться из него, прежде чем продолжить путь. Нам следовало прийти сюда на рассвете, когда он прохладнее и плотнее.

Солнце жарит вовсю, Дэвид тащит меня вверх. Во время подъема мы оба начинаем потеть – он тянет, я упираюсь локтем в песок и отталкиваюсь от него, чтобы брату было не так тяжело. Чем ближе мы подбираемся к вершине, тем круче становится подъем.

– Ты действительно хочешь проделать весь этот путь наверх? – спрашивает Дэвид, когда мы останавливаемся передохнуть.

Он смотрит вверх, и я прослеживаю его взгляд. Я должен добраться до вершины. Точно дикарь из первобытного племени, который пытается пляской вызвать дождь, я должен убедить небеса улыбнуться мне и доказать Джоанне, что нет барьеров, которые я не преодолею ради нее, – пусть даже таким барьером служит мое собственное тело. Это будет последним подтверждением тому, что теперь она – часть меня. И я должен показать ей, что она делает меня способным на большее, чем когда-либо считал возможным.

Дэвид недовольно вздыхает, я улыбаюсь ему, и мы вновь начинаем взбираться вверх, метр за метром. Песок повсюду – в наших волосах, на губах, в глазах, – и свет, отраженный дюной, слепит глаза.

– Не останавливайся! – произносит внутренний голос. – Ты уже почти добрался.

Я бросаю взгляд вниз. Ким поднимается вслед за нами. Далеко внизу я вижу родителей, стоящих у машины и глядящих на нас троих. Они машут нам руками, когда замечают мой взгляд.

– Идем, – говорит Дэвид.

Мы взбираемся на дюну уже 45 минут. Люди, начавшие путь вместе с нами, давным-давно спустились с нее. Нам предстоит еще одно последнее усилие, чтобы добраться до вершины. Теперь уже она совсем рядом. Я снова думаю о Джоанне, зарываясь локтем в песок и толкая себя вперед и вверх. Мало-помалу я пробираюсь к вершине. Над головой лазурно-голубое небо. В горле пересохло. Сердце неистово бьется от напряжения, и я слышу, как тяжело дышит Дэвид, в последний раз с усилием подтаскивая меня. И вдруг мы останавливаемся.

Мы добрались до вершины песчаной горы, и Ким садится отдохнуть рядом с нами. Никто из нас не произносит ни слова, мы пытаемся восстановить дыхание. Внизу под нами простирается пустыня, похожая на бескрайнее море. Ким прислоняется ко мне. У нее в руке стеклянная бутылка. Я смотрю, как она открывает ее, а потом передает мне. Я погружаю ее в песок.

Сам не знаю, что больнее обжигает гортань, когда я смотрю на компьютерный экран, – гнев или разочарование? Через десять дней я должен лететь в Великобританию и сейчас сижу на работе. Я только что получил письмо от турагента, с которым связался, чтобы расспросить о квоте на рейсы в Канаду. Через три месяца я должен присутствовать там на конференции и попросил сопровождать меня Джоанну, а не мать и отца, которые всегда помогали мне раньше. Турагент спрашивает, с кем я все-таки хочу ехать в Канаду – с матерью или подругой? Очевидно, мама сняла трубку, когда он позвонил, чтобы сообщить мне какую-то информацию, и сказала ему, что она сама собирается бронировать билеты. Я знаю, о чем она думает.

– У Ким была подруга, которая познакомилась с парнем в Интернете и решила, что по уши влюблена в него, – несколько дней назад говорила мама. – Но потом она встретилась с этим человеком лично и осознала, что между ними нет ничего общего. Так часто случается, как я слышала.

Несколько мгновений я медлю, недоумевая, как заставить мать понять, что я отдаю себе отчет. Это все равно что пытаться убедить дальтоника, что небо голубое, когда он уверен, что оно зеленое.

– Мы с Джоанной знаем друг друга очень хорошо, – вывожу я на своей алфавитной доске. – Мы уверены в своих чувствах. Когда мы встретимся, все будет хорошо.

Мама вздыхает.

– Надеюсь, что так, – ради тебя, Мартин, – говорит она. – Очень надеюсь…

Я понимаю ее опасения. Ее ребенок расправляет крылышки на два десятилетия позже, чем ему полагалось это сделать. Она так долго ждала этого момента, и теперь, когда он настал, это ее пугает. Я задержался в детстве почти на всю жизнь: сначала как призрачный мальчик, да и потом родители участвовали в каждом шаге моего прогресса.

Им трудно представить себе, как я лечу в другое полушарие без них, и я их понимаю, потому что у меня это тоже вызывает опасения.

Самостоятельно я совершил лишь один недолгий перелет по стране; теперь же мне предстоит в одиночку пересечь океаны, чтобы увидеться с Джоанной, и приходится принимать в расчет множество практических соображений. Я понимаю, что родители желают обеспечить мою безопасность, но ведь я не смогу провести остаток своей жизни, завися от их ожиданий и страхов. В какой-то момент мне придется прыгнуть в неведомое без них.

«Привет, любовь моя!»

Сообщение от Джоанны появляется на моем экране. Я послал ей SMS несколько минут назад, написав, что нам нужно поговорить.

«Слава богу, что ты на месте, – набираю я в ответ. – Мне нужно кое-что тебе рассказать».

Я рассказываю ей, что сделала моя мать, и поясняю, как трудно будет убедить ее не делать того, что, как она считает, принесет наибольшее благо.

«Но почему твоя мама вообще в это вмешивается?» – пишет Джоанна, когда я заканчиваю объяснения.

«Потому что она выяснила, что я собираюсь бронировать рейсы, и говорит, что боится, что цены поднимутся, если не сделать это как можно скорее», – отвечаю я.

Мне нет нужды упоминать, что мама волнуется и потому, что мы с Джоанной можем расстаться во время моей поездки в Англию и в результате у меня окажется на руках бесполезный билет на самолет в Канаду.

«Но разве ты не можешь ее остановить? – пишет Джоанна. – Не можешь сказать ей, что мы организуем это вместе?»