В церковь Лёка вообще никогда не ходила. Вроде бы её крестили, но ещё в младенчестве. Так что войдя в пятиглавый храм, Лёка нашла глазами маму и быстренько ушла в дальний угол. А то ненароком сделает чего не так, и все начнут возмущаться.

Служба тянулась долго и душно. Лёка пыталась рассматривать иконы, но они казались чудны́ми и непонятными. Буквы не разобрать, лица похожи друг на друга.

Хорошо, что Лёка работала в буфете и привыкла подолгу стоять. А то бы ноги затекли.

Ближе к середине службы Лёка чуть не хлопнула себя по лбу. Про записки-то она забыла! А где их вообще пишут? Осмотрелась. Ничего, хоть чем-то напоминающего стол или конторку. А, в соседнем помещении, за дверями вроде что-то подобное есть. Но не выходить же теперь. Ладно, может, завтра. Главное — не забыть.

Служба кончилась, монахини стали выходить из храма. К Лёке подошла София и прошептала:

— Вы сейчас оставайтесь здесь. Потом придёте в трапезную, ужин вам оставим.

Лёка в ответ только кивнула. Маргарита о чём-то тихо разговаривала со священником. Церковь опустела, свет выключился. Священник хлопнул монахиню по макушке и тоже ушёл.

Маргарита достала откуда-то из складок чёрного одеяния потрёпанную книжицу и поманила Лёку и её маму.

— Я буду читать, а вы про себя молитесь своими словами. И не бойтесь.

Монахиня встала перед большой тёмной иконой в металлической раме, перед которой ещё горели свечи. Остальные методично задувала и убирала Люба.

Маргарита широко перекрестилась, потом встала на колени и ткнулась лбом в пол. Мама толкнула Лёку под локоть. Пришлось сделать то же самое.

Дальше монахиня открыла книжицу и стала что-то читать на каком-то старом языке, только отдалённо напоминающем русский. Лёка выхватывала только отдельные понятные слова вроде «Господи помилуй». И ещё имя Георгий мелькало. Это, стало быть, Егора упоминали.

Темно, душно, монотонно. Запах странный. Наверное, специфический. Стопы болят. Лёка стала переминаться с ноги на ногу. Захотелось зевнуть. Но неприлично.

Лёка отвернулась и потихоньку, стараясь не разевать рот, всё же зевнула. Подняла взгляд. За мутным окном виднелся силуэт. Раз — и пропал. Будто кто-то заглядывал в окно и спрятался.

Наверное, показалось. Или может, кто из монахинь интересовался, что происходит в церкви.

Снова длинная долгая молитва. А, да. Надо же как-то про себя помолиться. А как?

И что за звук всё время мешает? Лёка прислушалась. Будто комар зудит. Противно так. И всё громче. Уже стая мух. Или ветер воет в трубе. Звук всё нарастал, стали дребезжать стёкла, пламя свечки танцевало, лампадки крутились. По полу прошла дрожь.

Маргарита не сбивалась, упрямо вычитывала свои молитвы. Лёка подобралась поближе к маме. По полу тянуло стылым холодом. По лицу что-то скользнуло. Как тогда, у заброшенного ДК. Шмяк. По кедам пробежало нечто.

Хлопнула дверь — и звуки стихли. Лёка осторожно обернулась. В храм вошёл сгорбленный старичок с длинной седой бородой. По виду — священник. Встал за колонной.

Кто-то плакал. Причём где-то рядом. Рыдания становились громче и отчётливее. Женские, истеричные. К ним примешивались крики и стоны, будто кто-то страдал от сильной боли. Разноголосица отражалась от стен храма эхом, которое её усиливало и умножало. Хотелось заткнуть уши.

Лёка почти прижалась к маме. Но мама стояла с закрытыми глазами, сцепив руки. Ясно, не надо её беспокоить.

Но хоть бы эти голоса смолкли!

И они смолкли, как только снова хлопнула дверь. Лёка обернулась, и у неё ноги обмякли. В церковь вошла Русалина. Точно, она — в длинном цветастом платье и пёстром платке. Как тогда, когда её убили. Только серёжек нет.

Лёка хотела было потормошить маму, чтобы она тоже посмотрела. А то вдруг Лёка сошла с ума. События располагают.

Русалина осмотрелась и улыбнулась, будто пришла в знакомое место, где долго не была. Кивнула священнику, сидевшему за колонной. Увидела Лёку и озорно подмигнула.

А Лёка таращилась на неё и боялась рухнуть на пол. Кажется, это уже слишком. Предел. Больше ей не выдержать.

Но пришлось. Что-то зашипело, как воздух, выходящий из шины. Шипение приближалось и казалось, сейчас обрушится прямо на Лёку. Она попятилась, не в силах даже закричать от ужаса. Но будто из-под земли вырос сгорбленный священник и принял на себя удар.

Воздух пошёл волнами, что-то будто невидимо вспыхнуло и тут же погасло. Священник растворился в воздухе. Лёка отскочила, наткнулась на что-то спиной. Это что-то с грохотом полетело на пол, покатилось под ногами, так что пришлось снова отпрыгнуть. На миг Лёке показалось, что катится маленькая чёрная голова, будто мумия или череп.

Штука погромыхала дальше, направляясь к дверям. Но на неё смело наступила Русалина, и раздался оглушительный хлопок, словно лопнул большой воздушный шар или мяч.

Лёке в глаза будто горсть песка прилетела. Она вскрикнула и стала отряхивать лицо и отплёвываться.

Всё это время рядом монотонно пел молитвы голос Маргариты. Наконец она снова перекрестилась и сделала земной поклон. Мама последовала её примеру, а вот Лёка так и стояла, пытаясь прочистить глаза.

— Ты чего? — спросил мамин голос.

— В глаза что-то попало, — проговорила Лёка.

— Не трогай! — мамина хватка отвела руки от лица. — Давай, пошли.

В липкой колючей темноте Лёка кое-как переставляла ноги по гладкому полу. Ступени, холодный воздух. Они, наверное, на улице.

— Руки подставь, — сказал мамин голос.

Лёка протянула ладони, сложив их лодочкой. На них полилась холодная вода, которой Лёка стала промывать глаза. Песок вроде перестал колоться, но полностью вымываться не хотел. Наконец стало лучше, и проступили свет и очертания построек монастыря.

— Идите поужинайте. — Маргарита стояла с пустой бутылкой в руке.

— А вы? — спросила Лёка, тряся руками, чтобы их высушить.

— А я ещё почитаю. — И Маргарита направилась к церкви.

— Как это ей не страшно, — проговорила Лёка, глядя, как монахиня поднималась по ступеням.

— Да уж. — Рядом откуда-то взялась Кира. — Ну, раз колдовать было не страшно, так теперь-то чего бояться. Эк тебя перекосило.

Лёка стала судорожно щупать лицо. Не дай бог превратиться в нечто, похожее на саму Киру.

— Зеркало есть?

— Сначала ужин, — твёрдо сказала мама, и они пошли в трапезную. А Кира потащила ведро воды и швабру в храм.

Лёка даже вкуса еды не почувствовала, так взвинчены были нервы. Вроде были макароны с луковой подливой, но сейчас не до них.

В гостинице первым делом побежала в туалет. Лицо покраснело и опухло. Ещё и царапины под глазами.

— Говорила — не трогай, — пробубнила мама. — Теперь жди, когда пройдёт. Ничего, отгул возьмёшь. Умывайся и пошли спать.

Укладываясь, Лёка