И если бы он сейчас не умирал.

– Посмотри на меня!

Дальше следует удар. Монах бьет страшно. Подобной мощи ему никогда прежде видеть не приходилось. По всему разом – по нему, по шару, по темноте, сминая в ком бесконечный кошмар пустыни, разгоняя волнами чернеющие сгустки кровавого марева, ломая на звезды осколки, разлетевшиеся от шара, пахнущего смертью.

До страшного соприкосновения с землей, в которую его просто впечатало, он слышит, как кто-то испуганно произносит эльфийское имя:

– О, Годэлиск…

Кто это сказал? И чье это имя?

Такое неприкаянное. Должно быть, мое.

– Потерпи немного, Годэ, слышишь?

«По-тер-пи? Что вы знаете о такой боли?»

Ничего. Только то, что ее невозможно пережить.

«Хватит. Отпустите меня. Отпустите меня наконец!»

Но снова и снова склоняется над ним темная фигура в рясе. Теперь не видно лица. Годэлиску непонятно, что каждый раз происходит, кроме одного – монах снова и снова окунает его с головой в мертвенный ночной холод и подвешивает на горизонте смертельно-белый шар.

«Хватит, пожалуйста, я не могу больше!»

– Привет, – снова говорит маленькая девочка. Ее глаза удивленно округляются. – Что? – И она наклоняется совсем близко к его лицу, чтобы разобрать сорвавшийся с медленно двигающихся губ шепот. – Отпусти? – Она возмущенно фыркает: – Да я тебя совсем не сильно держу… Вот, смотри! – Она в доказательство поднимает своими ручонками его непослушную, как плеть, чужую руку. – Я тебя и за руку-то взяла, потому что ты стонал уж больно жалобно… Ой… – Она осекается, а потом несется стремглав к кому-то за пределы комнаты, и до эльфа доносится ее голос:

– Он проснулся! Ну что же ты стоишь! Слышишь? Теперь уже точно – совсем-совсем проснулся! Иди, иди, иди!

Откидывая полог, отделяющий комнату, где он лежит, от сеней, входит женщина. Ее руки влажны, она вытирает их о передник. Видно, занималась какой-то домашней работой, когда ее прервали. Ее лицо напряжено, она всматривается в больного.

– Ну слава Всевышнему! – Он вздрагивает от ее голоса, настолько он реален. – Уже пора бы ему в себя прийти, раны заживают, жар спал… Я слышу – дыхание изменилось, решила проверить.

– Я его за руку взяла, и он проснулся! – доносится откуда-то колокольчиком звонкий детский вскрик. – Я же молодец? Может, он только этого и ждал?

– Уже давно пора бы. А может быть, наоборот, сейчас самое время. Всему свое время. Посмотрите на меня, давайте проверим слух. Вы меня слышите, верно? Если «да» – глаза сомкните.

Годэлиск напряженно смотрел на нее. Он боялся сделать то, о чем его просили. Но у женщины взгляд такой ласковый и глаза ее так похожи на глаза девочки, что он решил довериться. Эльф послушно закрыл и открыл вновь глаза. Видение не возникло. Годэлиск потрясенно вздохнул и шевельнул губами, пытаясь воспроизвести одно-единственное слово. Женщина грустно улыбнулась.

– Рано еще благодарить-то. – Она приподняла подушку вместе с его головой, позволяя ему напиться из чаши с холодным выщербленным краем. – Пейте по чуть-чуть. Нельзя помногу сразу.

Он следил за ней глазами, отмечая каждое незамысловатое движение, как что-то невероятно новое для себя. В каждом движении было так много всего, что раньше он не замечал никогда.

Она поправляла скатерть на столе – так просто. А он отмечал, как, изменяясь, скользят лучи света по ее щеке, как изгибается кисть, играют в движении пальцы. Как соприкасаются, поворачиваясь относительно друг друга, кольца, спускающиеся на виски с обруча, украшающего обхвативший голову платок. И в них брызгами прыгают зайчики, подаренные солнцем. Как сложны переливы складок ткани ее одеяния, они то обхватывают ее стан, то позволяют тонуть в себе, как в облаке. Как движутся обрамляющие глаз пушистые ресницы, то отбрасывая интригующую тень, то наоборот – открывая чистый глубокий взгляд.

Комната оказалась наполнена звуками, которых он тоже раньше не замечал. Звякнула о деревянную поверхность металлическая кружка, плеснулась в ее нутро вода, зашелестела листва. Где-то, прячась в ней, завела тонкую трель птица, изредка потрескивали в огне поленья.

И запахи… Запах, приносимый ветром, мешался с ароматом испеченного хлеба. От охапок сохнущих у потолочных балок диких трав шло дыхание, перекликающееся с ароматом цветов, осенним сухостоем замерших под окном.

– Пей, – настойчиво говорила женщина, подходя к нему в очередной раз. – Маленькими глотками, помнишь?

Его губы сложились в слабое подобие улыбки.

– Значит, пришел в себя. – Женщина постаралась улыбнуться в ответ. Ее улыбка выходила натянутой. Берегине не нравился ни он сам, не нравились эльфы вообще, и особенно не нравилось, что она столько времени вынуждена укрывать его под своим кровом. Но она жалела его, как пожалела бы любого, кому пришлось испытывать боль. – Что ж, давай посмотрим, как обстоят наши дела.

Она отошла, поправила на окне съехавшую занавеску, и снова вернулась к Годэ. Ее лицо склонилось над ним, качнулись серебряные кольца украшений на ее висках, посылая отблески серебра с резной поверхности во все стороны. Женщина прикоснулась к его лицу ладонью, пристально посмотрела в глаза. Пальцы скользнули по шее, остановившись на пульсе главной артерии.

– Взгляд ясный. Сердце бьется ровно. Это хорошо.

Она приподняла простыни и осмотрела швы на груди и животе.

– Тут тоже все в порядке. Впору мне начинать собой гордиться. – Она подняла взгляд с его груди и посмотрела прямо в изумрудные глаза. – Здесь должен был остаться глубокий уродливый шрам. Через всю грудь, стягивающий кожу в послеожоговые рубцы. Но у тебя его не будет, не так ли? Я вижу, как проходит заживление – процесс мало похож на то, что происходит с тканями людей. Рубцы, шрамы… Вашей идеальной расе не грозит подобное удручающее несовершенство. Чем бы оно ни было вызвано.

Она поджала губы. Помолчала немного, а потом добавила, глядя уже в сторону:

– Еще несколько дней, и ты сможешь встать. Ну а если дела пойдут совсем хорошо, то сил хватит похромать отсюда на все четыре стороны.

Эльф слушал произносимые в его адрес слова, скорее воспринимая мелодику женского голоса, чем сознавая их значение. Слова словно обтекали его интонациями, давая понять лишь общий смысл. Он понимал, что почему-то нравится этой женщине намного меньше, чем сероглазой девочке, и что его гонят.

Он прикрыл глаза, а когда вновь открыл, рядом была уже девочка. Свою ручку со лба раненого она как будто и не убирала.

– Ты еще борешься. Слабый совсем. Может, поспишь – просто так, без снов? Это ведь не так сложно, правда? Если постараешься, ты сможешь. Тебе нужно набраться сил.

Она провела рукой по волосам, и эльф отметил, насколько отличен этот взгляд от посылаемого ему женщиной. Насколько он теплее и глубже, словно искрилась счастьем радужка глаз.