Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, зарплата молодого специалиста такие вещи мне не позволит… — Так я сам себе хозяин, делаю, что хочу, никому не докладываюсь. А дома что? Нужно будет опять ходить строем, отчитываться обо всем… Нет, Игорь, домой я жить не вернусь.
— В очередь на квартиру уже встал? — деловито полюбопытствовал Игорь.
— На квартиру? — переспросил я.
— Постановление же вышло, — он подмигнул. — Что молодых специалистов обязаны обеспечивать отдельными квартирами, а не койко-местом в общежитии. А ты как раз молодой специалист. Слушай, ну мы же уже это в письмах обсуждали, ты и это тоже забыл?
— А, да, точно! — я хлопнул себя по лбу. — Закрутился. Сегодня же разберусь с этим.
— Ладно, мне пора бежать уже, — он посмотрел на наручные часы, потом поднял взгляд на меня, снова расплылся в улыбке и хлопнул меня по плечу. Вот ведь рука-то у человека тяжелая, синяк, наверное, останется… — Жить дома не хочешь, но хоть в гости-то зайдешь?
— Давай на выходных, идет? — я поднялся с лавочки.
— Матери позвони! — крикнул он, убегая по коридору в сторону цеха. — Она уже весь валидол скупила в соседних аптеках!
Сердце стучало в висках, отдаваясь в уши как стук метронома. Вдох-выдох. Кажется, я даже не дышал во время этой нашей встречи. Мне все время казалось, что сейчас он меня разоблачит. Посмотрит внимательно в глаза, прищурится подозрительно, сграбастает в залом, приложит лицом об скамейку и будет пытать, кто я такой и куда дел его брата.
Глупости, конечно. Ну какому нормальному человеку, в здравом уме и трезвой памяти, придет в голову подозревать, что хорошо и с детства знакомый ему человек — это кто-то другой, а? Что сам он куда-то делся, а под его черепной коробкой обосновался какой-то хрен из будущего, которого зовут совсем по-другому. Такое же только во сне бывает. Ну и в книжках всяких фантастических. В реальности, если знакомый человек ведет себя как-то странно, то про подмену в голове подумаешь в последнюю очередь. Если вообще подумаешь…Странно может себя вести человек, у которого вдруг случилась манифестация шизофрении. Или он что-то скрывает. Или… Ну, мало ли. Прошел тренинг личностного роста и начал новую жизнь. Ведет себя, как кусок говна и громко заявляет при любом удобном и неудобном случае, что он просто сбросил оковы ваших токсичных отношений и больше не будет ни под кого подстраиваться. Перечеркнул ветхое прошлое и строит новое будущее. Светлое, разумеется.
Фу, блин. Ладно, вроде пришел в себя.
У меня там вроде какое-то дело было, надо было к кому-то сходить, с кем-то познакомиться…
Ах да. Профком. Вячеслав, Климов сын.
Я не стал заходить в редакцию, сразу направился к двери с табличкой «Профком».
Постучал вежливо. Дождался глухого «Войдите!» из-за двери. Вошел.
Кабинет выглядел как директорский на минималках. Стол буквой «Т», вся заднюю стену занимает шкаф с отвисшими полированными дверцами. На верхней полке шкафа — несколько запыленных спортивных кубков. На стене — здоровенный портрет Леонида Ильича. Плакат с Владимиром Ильичом, указывающим путь. Большое окно занавешено линялыми желтыми шторами. На потолке гудят, иногда потрескивая, лампы дневного света.
Хозяин кабинета сидел во главе стола. Лицо его было длинным и унылым. Казалось, что на него действует какая-то отдельная сила тяжести, которая тянет вниз все — щеки, нос, подбородок, нижние веки. Его лицо было похоже на заскучавший одинокий баклажан. Или кабачок. В общем, что-то в нем было такое, овощное.
Зато девушка, в отличие от него, была просто образцовой. Такая вся бойкая и упругая, как мячик. Глаза сияют, рукава рубашки закатаны до локтя, как будто она готова приняться за любую работу. Волосы уложены «рожками». Пилотки только не хватает, прямо напрашивается на такую голову.
— Вы что-то хотели? — звонким голосом спросила девушка, уставившись на меня сияющими круглыми глазами.
— Представиться хотел, — сказал я, останавливаясь с торца стола. Чтобы им обоим было хорошо меня видно. — Я Иван Мельников, новый журналист.
— Ах да! — лицо девушки засияло еще сильнее. — Меня зовут Галя, я комсорг завода. Скажите, а вы в художественной самодеятельности не участвуете?
— Пока не решил, а что? — я с любопытством склонил голову.
— Мы готовим программу для новогоднего «Голубого огонька» во дворце культуры, и нам не хватает мужских номеров. Может быть, вы народными танцами занимались? Или играете на чем-нибудь?
— Галенька, вы даже не представляете, на какое преступление меня только что чуть не толкнули! — сказал я и покачал головой.
— Что вы такое говорите?! — глаза комсорга стали еще более круглыми.
— Я был почти готов наврать вам, что играю на балалайке, лишь бы вы обрадовались! — я широко улыбнулся. — Но боюсь вас разочаровать. Не танцую. Не играю. Может, я могу быть чем-то еще вам полезен?
— Вы на машинке печатать умеете? — вдруг зашевелились губы сидящего за столом баклажана.
— Разумеется, я же журналист! — с энтузиазмом сказал я.
— Вячеслав Климович, я все напечатаю, мы же договорились! — с еще большим энтузиазмом заявила Галя.
— Слушайте, у меня есть деликатное дело, — заговорческим тоном сказал я. — Почти всю учебу я был не самым прилежным студентом. Получив диплом, пообещал себе стать более организованным и собранным.
Бакалажан слушал, глядя на меня унылым взглядом.
— Похвальное желание, — сказал он.
— Только вот теперь я не знаю, что мне делать, — я развел руками. — Антонина Иосифовна сказала зайти в профком, я зашел. Но у меня ведь здесь должны быть какие-то дела? Надо как-то регистрироваться по месту прибытия или что…
— Подойдете с профсоюзным билетом к секретарю, — уныло сказал Вячеслав Климович. — Она вон там сидит, за столом.
Я оглянулся в ту сторону, куда он показывал. Там был закуток, из которого выглядывала пышная шапка химических кучеряшек.
— А если я, например, хочу занять активную жизненную позицию и участвовать по мере сил и возможностей в жизни завода, мне что нужно делать? — спросил я. — Надо заполнять какой-нибудь заявление или что?
— Вы хотите получить общественную нагрузку? — глаза Гали, на время чуть потухшие, снова засветились. — Это же замечательно, такие люди нам нужны!
— Вы заказ новогодний выкупать будете? — снова скучным тоном спросил Вячеслав Климович.
— Что, простите? — не понял я.
— В этом году небогато, конечно… — он порылся на столе и взял какую-то бумажку. Начал читать. — Финский сервелат — один