– Я думал, вы антрополог, а не психолог, – хмыкнул Введенский.

Крамер прищурился и рассмеялся: Введенский только сейчас заметил, что у него абсолютно чистые, ровные, белоснежно сияющие зубы.

– Антропология и психология связаны больше, чем вы можете себе представить. Есть такой замечательный учёный – Карл Юнг. Из Германии. У него очень любопытные идеи. Говорят, что он большой поклонник Гитлера, но мне кажется, что он просто прагматик. Впрочем… Послушайте моего совета, отдохните. Себя надо любить.

– Любить себя? Это эгоизм.

Крамер сделал глоток чая и махнул рукой.

– Бросьте! Эгоизм тоже бывает разным. Я говорю о разумном эгоизме. Если вы правильно заботитесь о себе, то в это понятие входит и забота о тех, кто близок вам. И о своей работе. В конце концов, забота о мире вокруг, если уж на то пошло. Но первым делом в порядок нужно приводить себя. Это не имеет ничего общего с тем понятием эгоизма, с которым вы знакомы.

Введенский закурил, откинулся на спинку кресла. Посмотрел на свои ногти: под ними скопилась грязь. Правы, подумал он, оба правы – и Крамер, и Охримчук.

– В отличие от многих ваших, кхм, коллег, – продолжил Крамер, – вы вызываете во мне уважение. Вы идеальный исполнитель закона. Вы отдали себя служению. Мне очень интересно, почему вы так сложились как человек. Мне было бы интересно узнать, что у вас в голове… Вы какой-то Дон Кихот, вот что. Ладно, давайте к делу. Чтобы подготовиться к лекции, мне нужно хотя бы три дня. Мне нужно откопать свои старые статьи и собрать из них материал.

– А у вас нет готовых лекций?

– Я уже говорил, что не могу позволить себе халтуры. В конце концов, вам тоже будет интересно это послушать. Кстати, как вам вообще в голову пришла эта идея?

– Случайное озарение, – улыбнулся Введенский. – Мы сидели с товарищем Охримчуком возле пирса, и он сказал, что мне надо отдохнуть и сходить в дом культуры. Вот я и подумал про дом культуры.

– Говорю же, идеальный исполнитель. – Крамер снова улыбнулся, а потом вдруг посмотрел за спину Введенского, приоткрыл рот и поспешно встал из-за стола. – Пришли! Подождите немного.

Введенский резко обернулся, чуть не пролив чай на гимнастёрку.

– Кто пришёл?

Крамер показал пальцем на распахнутую калитку.

– Коты.

С улицы во двор, быстро перебирая лапами, прибежал тощий, облезлый грязно-серый кот с оборванным ухом. Следом – ещё два, один рыжий и толстый, а другой белый, с чёрными пятнами на спине. За ними – ещё несколько.

– Коты? – Введенский вопросительно посмотрел на Крамера.

Тот рассмеялся, и вокруг его глаз даже разгладились морщины.

– Коты, – повторил он. – Я их кормлю.

Коты сбежались к крыльцу: первый, тощий и серый, в ожидании уселся у первой скамейки, рыжий и жирный подбежал прямо к Крамеру и стал тереться мордочкой о его ботинок, а белый с чёрными пятнами недоверчиво посмотрел на Введенского, навострив уши.

За ними во двор вбежали ещё несколько котов, потом ещё и ещё. Введенский насчитал десяток, а потом сбился.

Серые, полосатые, рыжие, чёрно-белые, бело-чёрные, толстые, тощие, здоровенные бойцовские коты с подбитыми глазами и мохнатые острохвостые котята – все они столпились у крыльца, мяукали, мурлыкали и выжидающе смотрели на Крамера.

В одном из них Введенский узнал того самого кота, которого видел в комнате убитого Беляева.

– Сейчас, сейчас, хорошие, – сказал Крамер и поспешно направился в дом.

Введенский ухмыльнулся: в Крамере пропал весь его напускной аристократизм, он казался больше не учёным снобом, вернувшимся из Европы, а добрым дедушкой, к которому пришли внуки за конфетами.

Через минуту Крамер вышел из дома с большой эмалированной миской, с краёв которой свисали длинные куски курицы.

– Вот вам, вот… Свежее мясо, утром купил… Ну не лезьте, всем хватит!

Коты, обезумев, извивались вокруг Крамера, тёрлись мордами о его ноги, вставали на задние лапы и пытались достать до миски когтями. Крамер отошёл от террасы на газон – коты устремились за ним, пытаясь обогнать друг друга и истошно мяукая.

Он стал раскидывать на траве куски мяса, а коты немедленно бросились к еде, оттесняя друг друга мордами, шипя и вопя.

– Это все коты Белого Маяка? – спросил Введенский.

– Не все, – ответил Крамер, продолжая вытаскивать мясо из миски. – Я каждый день покупаю на рынке курицу и кормлю их. Они привыкли, что я подкармливаю их именно в это время. Смотрите, смотрите, у них настоящая вакханалия!

Введенский неотрывно смотрел на котов. Это завораживало.

– Всё, всё, – сказал Крамер, когда миска опустела. – Больше нет. Вон товарищ из угрозыска пришёл, можете его съесть.

– Товарищ Крамер!

– Простите, не мог не пошутить, – сказал он, повернувшись к Введенскому. – Что касается вашего дела, то я с вами. Сегодня начну готовить лекцию.

– Хорошо, – кивнул Введенский. – Ещё я попрошу Охримчука приставить к вам пару человек, чтобы охраняли этой ночью. И не вздумайте говорить, что вы против. Вас не спрашивают.

Крамер пожал плечами.

– Как тут будешь против… Ладно. Даже чаем их угощу. Хотя бы высплюсь нормально. Спасибо за заботу.

* * *

До санатория Введенский добрался быстро – поймал попутную полуторку, которая возвращалась из фруктово-овощного колхоза. Водитель оказался уставшим и молчаливым, но Введенский именно этого и хотел – тишины, больше тишины.

Когда Введенский оказался у санатория, солнце уже ушло за горы. Скоро начнет темнеть. Возле пирса, у которого они сегодня сидели с Охримчуком, стояла молодая пара: высокий и стройный командир с петлицами младшего лейтенанта и черноволосая девица в жёлтом платье. Они о чём-то говорили, и девица всё время смеялась.

Хорошо им, подумал Введенский. Отдыхают. Никаких убийц, никаких расследований.

Вместо привычного сторожа у входа в санаторий дежурил сержант милиции – Охримчук, не доверяя старому татарину, прислал в санаторий своих людей, чтобы те охраняли Введенского. В конце концов, убийца пообещал ему четвёртую звезду, и лучше перестраховаться.

Вместо опечатанного номера, где убили Черкесова, Введенскому выделили другую комнату – на втором этаже, не такую просторную и без кухни, но тоже уютную. Окнами она тоже выходила на море.

Введенский стащил сапоги – о, это блаженство, когда можно наконец снять сапоги после долгого дня, – разделся, умылся, переоделся в чистое исподнее и упал в койку.

Наконец-то спать. Надо отдохнуть и выспаться. Надо заботиться о себе, правильно сказал Крамер. Пусть мозг отдыхает от всей этой чертовщины со звёздами, африканскими племенами, поручиками…

Он закрыл глаза и тяжело вздохнул.