– Ну, не принимай так близко, – улыбнулась Оля. – Это же сказки. Литература…

– Сейчас не принимаю. А тогда мне сколько было? Пятнадцать, шестнадцать… Всё в новинку. Я решил, что никогда не стану таким, как они, но однажды… Случилось так, что понял: становлюсь. Ещё немного, и точно стану. Вот тебе и сказки. И через пару дней устроился в ремонтную бригаду. Я же выступал. Правда, в ресторанах, но выступал. Не скажу, чтобы это приносило радость и я чувствовал себя художником. Конечно, не та музыка, не та публика. Но всё же.

– А найти ту музыку и публику? Или пробиться к ним, если уже знаешь, куда? Хотя бы попробовать? Но не мешки.

– Мешки приносят деньги. Пробивание отнимает деньги, а где их брать?

– Мы бы вместе подумали. А пока… Ты мог бы, например, давать уроки? Хорошее, творческое занятие.

– Думал об этом. Нет, не лежит душа. И знаешь, Оля? Может быть, я не такой уж и особенный музыкант. Приходят такие мысли довольно часто.

– Ну, не скажи! Ты потрясающий музыкант, фантастический. Это не лесть, это правда.

– Я тебе верю, спасибо. Но всё равно чего-то не хватает. Во мне самом для меня не хватает. Пока не могу внятно объяснить, чего именно. Но дело во мне.

– Ты давно это понял?

– Только сейчас, благодаря тебе. Но чувствовал давно.

– А если бы хватало?

– Думаю, тогда бы пробивался, шёл вперёд.

– А если просто пойти? А по дороге найдёшь то, чего тебе не хватает.

– Надо выбрать, куда.

– И даже я не могу помочь? – спросила Оля.

– Ты помогаешь, каждую минуту. Я думаю, что с тобой быстрее всё пойму. Честно.

– И будешь играть для всех?

– Наверное. Или, может, поступлю в строительный институт, пока не поздно. Если ты меня за это не бросишь.

– Не дождёшься. – Оля щёлкнула его по уху, поднялась и, придерживаясь за стену, встала обеими ногами ниже спины. – Так не больно?

– Нет, здорово.

– Будет грустно, конечно, но не брошу, – сказала она, мелкими шагами двигаясь к плечам. – Я с тобой навсегда, хочешь ты этого или нет.

Оля, помогая ребятам, сама устала куда сильнее, чем казалось вначале, и была не против поваляться на диване, даже вздремнуть час-другой. Но она с минуты на минуту ждала новых учеников – не кого-нибудь, Алёну и Алексея Шумилова. Они где-то пропадали, с конца июля не давали о себе знать, но три дня назад позвонили, попросились на урок. Оля куда охотнее видела бы их просто гостями. Ей всегда было неудобно иметь с друзьями дела, брать с них деньги… Страшно неудобно. Она успокоила себя тем, что Алёна с Лёшей хотят разговорной практики – значит, будут заниматься вдвоём, а платить за одного.

Они пришли вовремя, как договаривались. Лёша с июля не изменился, такой же высоченный, угловатый, чуть застенчивый. Алёна подстриглась в каре, надела тёмные очки, и, когда она сняла ветровку, Оля разглядела у неё в пупке, между поясом джинсов и обрезом коротенького свитера, затейливый блестящий камень.

– Hi! How do you do!.. – они поцеловались, будто и впрямь были давними подругами.

– Какая ты загорелая! – восхитилась Алёна. – И волосы отрастают…

– In English, please, – погрозила пальцем Оля. Прежде чем она повела учеников к себе в кабинет, который ночью становился спальней, в прихожую вышел Андрей, сказал: «Buonasera! Benvenuto!» – и вернулся в большую комнату к гитаре. Всё время, пока длился урок, Андрей играл, и Оля по долетавшим сквозь стену звукам угадывала его состояние. Ещё не верит, что пришёл в себя, выбрал нарочно самое виртуозное и играет – будто пьяный идёт слишком твёрдой походкой. Вот и споткнулся… «Relax, you're all right!» – мысленно сказала она, и Андрей не сразу, но послушался. Затем позвонили в дверь, Андрей открыл и, судя по голосам, впустил Славу Брындина with unknown girl. Оля, Алёна и Алексей, рассевшись привольно, как возле костра на ладожском берегу, обсуждали путешествия, города и покупки. Разговор то и дело перебивался смехом, жесты заменяли спрятавшиеся слова, но дело двигалось, и на русский язык ученики не перешли ни разу. Оля нагружала их примерно поровну, хотя знаний у Алёны было гораздо больше; но и Лёша старался, соображал, не отмалчивался и не пытался гадать.

Глядя на Алёну, Оля по-английски, чтобы не сбиться с настроя, думала, что вряд ли узнала бы её, встретив на улице. Совсем не та, какой была у костра чуть больше двух месяцев назад, и дело не причёске и даже не в новой, чуть более напористой манере говорить… Просто другая. И Оля не могла сказать, которая из Алён нравится ей больше.

После урока, отослав Алексея в большую комнату, девушки остались в кабинете поговорить – наконец-то, на родном языке. Оля, ругая себя за неукротимое любопытство, после нейтрального вопроса: «Ну, как живёшь?» – и ответа: «Да пока не жалуюсь», – выдала, наконец, то, что давно жгло ей язык:

– Хоть немного по Андрею скучаешь?

– Не-а! – весело ответила Алёна, и лишь теперь, сквозь все внешние перемены, Оля узнала её прежнюю. – Нет… ну, я, конечно, помню, что есть такой человек, – рассудительно продолжала Алёна, – что он мне сделал очень много хорошего, замечательный музыкант, я рада его видеть… Но это и всё. Что-то более личное, голос, руки, взгляд… – Алёна пожала плечами, – не знаю, куда-то делось, причём сразу, ещё тогда, в июле. – Помолчав, она добавила: – Вот предыдущего недавно вспоминала, который был… ну, короче, первого питерского. Он такой, знаешь… Я иногда рядом с ним чувствовала себя брутальным парнем. Нет, стопроцентный гетерос, но… как бы сказать-то за спиной, чтобы не стыдно было, сплетничаю… – она пощёлкала пальцами, на секунду нахмурилась и отыскала нужные слова: – В общем, не из тех, кто берёт судьбу за рога. Ему нужна богатая тётенька, чтобы ни о чём приземлённом не заботился, украшал ей жизнь, потому что добрый, порядочный, умный, а как спинку выгибал… Я так не умею.

– Но тебе этого мало? – спросила Оля.

– Конечно.

– Наверное, он потому с тобой и был, что ты такая шустрая, энергичная, и его заряжала?

– Может быть, – сказала Алёна, – нас, неместных, жизнь вынуждает. Хотя всё чаще кажется, что я здесь родилась… Помню, надоело его вечное детство, тут как раз познакомилась с Лёшей и думаю: вот. Ушла бы к нему, если бы было можно. В конце концов, так и получилось, не прошло и двух лет, и я довольна, но как-то встретила того в универе, он теперь аспирант, и думаю: пристать бы где-нибудь в тихом уголке… Понятно, что не сделаю так никогда, но помечтать-то можно?

Оля, промолчав, пожала плечами.

– А вид хитрющий у тебя, – продолжала Алёна. – Сама, наверное, любишь… Не улыбайся, я, бывает, так нафантазирую, что потом вернусь в реальность и не сразу понимаю, что было на самом деле, что сочинила. Но об Андрее не думаю абсолютно, вообще. Тебе это не обидно, Оль? – спохватилась она.