Менделя Маранца, «стучавшего приставу», эпизод еврейской свадьбы со всеми экзотическими подробностями бандитского быта, поджог тюрьмы, историю убийства «юного Мугинштейна», смерть Левки Быка и их похороны…

Но для советского кинематографа этого было совершенно недостаточно, и в естественное течение сюжета врывалась драматургическая фантасмагория совершенно иного характера, не имевшая ничего общего с прозой Бабеля, хотя самим Бабелем и написанная, зато имевшая прямое отношение к уже сложившимся и обязательным для всех без исключения стереотипам отечественного кинематографа.

«Фантасмагорией» покойный кинокритик счел историю «Н-ского революционного полка», служившего прикрытием для банды Бени Крика, продолжавшей заниматься грабежами и прочими преступными делами. В конечном счете терпение советской власти заканчивается, и

назначенный Бене в комиссары революционный рабочий Собков, как водится у большевиков, стреляет Бене в затылок, и фильм кончается голыми ступнями Бени Крика и Фроима Грача, торчащими из-под мешковины в кабинете одесской ЧК.

Если у Вильнера и было намерение «развенчать» Беню Крика, то воплотить его в жизнь ему не слишком удалось. Притом что, как здесь уже говорилось, в фильме Беня изображен гораздо более жестким, чем в рассказах Бабеля, тем не менее он выглядит более человечным по сравнению с Собковым и его товарищами, сначала спаивающими бандитов, а потом их хладнокровно расстреливающими. Особенно если учесть, что поначалу в фильме Собков сотрудничает с Беней Криком. Это не прошло мимо внимания цензоров, выжимки из заключения которых сохранились в «деле» фильма в архиве «Госфильмофонда»:

Как и в литературной основе, фильм является попыткой романтизации уголовщины с приданием ей черт «одесского обаяния». Кощунственным извращением исторической правды является клеветническая трактовка отношения к уголовным элементам и выведенному в фильме образу большевика, видящего в банде Бени Крика опору для своей революционной деятельности. Фильм, как и произведение Бабеля, является откровенно антисоветским. Фильм демонстрировался только в Украине.

На самом деле и на Украине «Беня Крик» показан не был, во всяком случае широко. По одной из версий, его премьера состоялась в январе 1927 года в Киеве, и фильм сразу же был запрещен к показу по распоряжению украинских партийных органов. По другой версии, основанной на свидетельстве знаменитого сценариста Алексея Каплера, на просмотре «Бени Крика» в Харькове (тогдашней столице Украины) присутствовал генеральный секретарь ЦК компартии УССР Лазарь Каганович и остался недоволен «романтизацией бандитизма». С этой формулировкой фильм вскоре был снят с проката.

Создатель образа Бени Крика и автор сценария Исаак Бабель прокомментировал это прискорбное событие. На вопрос корреспондента одесских «Вечерних известий», как он относится к снятию «Бени Крика» с проката, Бабель сказал:

Я считаю, что в постановке была допущена ошибка и с моей стороны, и со стороны фабрики. С моей стороны – в том, что я не поставил непременным условием непосредственное свое участие в постановке, а фабрики – в том, что к этой постановке она меня не привлекла. Фильма поставлена не так, как я ее написал, написал я ее не так, как она поставлена. В дальнейшей своей работе в кино это условие мое ставится как обязательное.

Это не было обязательным «покаянием». Все-таки на дворе стояли 1920‐е, а не 1930‐е годы. Бабелю в самом деле не понравился фильм, и он писал лично близкой ему Тамаре Кашириной в январе 1927 года: «Картина очень плохая».

Если что-либо и мог «предъявить» режиссеру Бабель, то, во всяком случае, не отступление от сценария. Вильнер строго ему следовал. Впрочем, редко кто из писателей бывает доволен воспроизведением своих книг на экране. Не будем вдаваться в теоретизирования по поводу сложных взаимоотношений литературы и кино, заметим лишь, что своеобразие бабелевской прозы делало особенно сложной создание ее кинематографической версии, тем более средствами немого кино.

Что бы ни думали исследователи о качестве фильма и причинах его фактического запрета, они не сомневались ни в наличии бандитских традиций Одессы, ни в многочисленности одесского, преимущественно еврейского, преступного мира, ни в его «славной» истории. Так же, как в реальной основе – разумеется, преображенной бабелевским талантом, – рассказов и, соответственно, киноповести. «Фантасмагорией» казалась разве что история революционного полка, состоявшего из налетчиков, так же как убийство Бени Крика в поезде – в духе американских вестернов.

Между тем Одесса как столица преступного мира, как и борьба еврейских Робин Гудов с еврейскими же богачами и царской полицией, – чистой воды литературно-кинематографическое творение, в которое уверовали и сами одесситы, и многочисленные литературо- и киноведы.

Увы, сухая статистика часто противоречит распространенным мифам и легендам, созданным постфактум. Одной из таких легенд стала столица криминального мира Одесса-мама. На самом деле в 1913 году на 100 тысяч одесситов приходились 224 осужденных, в то время как в Баку – 353, Казани – 384, Нижнем Новгороде – 400. В 1912 году из 620 тысяч жителей Одессы евреи составляли около 200 тысяч, вторую по численности группу населения после русских. В то же время в 1913 году в Одесском судебном округе были осуждены за различные преступления всего 122 лица иудейского вероисповедания, тогда как в Киевском – 222, а в Варшавском – 659. За решетку были отправлены 21 рецидивист-еврей и 116 рецидивистов-«русских» (православных). Таким образом, согласно судебной статистике, роль евреев в городской преступности была незначительной, во всяком случае, непропорциональной по отношению к еврейскому населению.

По данным Департамента полиции, до 1917 года в Одессе не было зафиксировано ни еврейской, ни какой-либо другой организованной преступности. Никакой информации о преступных синдикатах не появлялось и на страницах одесских газет, столь падких на сенсации. Впрочем, в этом отношении одесские газеты не отличаются от любых других. Предполагаемый прототип Бени Крика Михаил (Моисей Вольфович) Винницкий (известный также как Мишка Япончик) предреволюционное десятилетие провел на каторге за участие в анархистских экспроприациях и никак не мог совершить приписываемые ему криминальные подвиги. Среди достоверно известных «подвигов» Винницкого, входившего в анархистскую группу «Молодая воля», были налеты на мучную лавку Ланцберга и квартиру Ландера. Арестован он был случайно, в публичном доме на Болгарской улице (на этой же улице располагалась еврейская школа, четыре класса которой закончил будущий «король»). Так что от хедера до борделя расстояние было небольшим. Приписываемое ему молвой убийство полицмейстера вряд ли произошло в действительности: это не подтверждается никакими документами, да и суд приговорил 2 апреля 1908 года Винницкого «всего» к 12 годам каторги. Даже учитывая несовершеннолетие подсудимого (Винницкий родился 30 октября 1891 года), в случае совершения теракта, к тому же с использованием взрывчатки, так «легко» он бы не отделался. Освободила мало кому известного анархиста Февральская революция. Так что устроить