Подтянув Джудит к себе, Джеймс в последний раз бросил взгляд на Абигайль, будто бросая вызов на её «тебе слабо?» и обещая взглядом «будет горячо, тебе понравится».

Джудит любила провокации. Ей нравилось внимание. Но всё же, на этот раз, даже ей начинало казаться, что они зашли слишком далеко.

Джеймс повернул голову к ней, в последний раз бросил усмешку в сторону Аби.

– Закрой глаза, пожалуйста, – попросил он, упираясь лбом ей в лоб и Джудит подчинилась.

Губы Джеймса легко коснулся её губ. Несколько секунд ничего не происходило, и Джудит уже подумала, что этим всё и обойдётся, как её непутёвой братец с силой рванул её к себе и… поцеловал уже по-настоящему.

Когда его язык прошёлся по её плотно сомкнутым губам, Джудит с трудом сдержалась, чтобы не оттолкнуть Джеймса от себя. Конечно, игра есть игра, но… не стоит заигрываться слишком сильно.

Она отступила назад, перехватив потяжелевший взгляд Райли и горящий – Абигайль.

Джеймс с усмешкой пожал плечами:

– Все довольны, господа? Засчитано?

– О, да! Мы получили даже больше, чем рассчитывали.

Йоль – время, когда Колесо Года вновь начинает свой бег.

Корабль нёс их домой, из тёплого Эльхарда в морозную Танарию, возвращая в месяц, знаменующий собой приход долгих холодов и тьмы, в зимнее солнцестояние, длящееся 13 долгих ночей, начиная с Дня Матери. Туда, где надо всем властвует ночь, когда солнечный свет, даже присутствуя, не греет.

На пристани их встречала Лавиния. Отец, как обычно, был где-то в делах и разъездах.

Обнявшись на прощание, друзья распрощались.

– Я провожу Бекки и вернусь, – пообещал Райли Джеймсу. – Не заставляй своих ждать, это невежливо, – попросил он. – Просто оставь адрес, я доберусь сам.

Джудит с трудом подавляла желание дать хорошего пинка этой Мисс-Совершенство. Как же та ей надоела! Когда же Робинсон уже исчезнет из её жизни?

Джеймс, пожав плечами, приложил листок бумаги к кирпичной перегородке платформы и, нацарапав грифелем несколько строк, протянул другу:

– Буду ждать.

Отец, к удивлению близнецов, был дома. Джудит он показался безмерно уставшим, осунувшимся, словно даже постаревшим.

Выяснилось, что к обеду собирается пусть и небольшое, но общество – старшая сестра матери, которую Джудит с детства терпеть не могла, наносила им визит.

Тётушка Лидия всегда считала слабостью сочувствие к чьему-либо положению. Она вообще сочувствие считала слабостью. Даже сухие сухари рядом с этой желчной, полной злобы и высокого самомнения, особой казались мягкими созданиями.

Любимым занятием тётушки было говорить людям гадости, которые полагалось терпеть молча из несуществующего к ней уважения.

Хуже нелюбимой тётушки была разве что её дочь – Делли, вечно сонная особа с коровьими глазами и тугими локонами.

Сказать, что присутствие тётушки и кузины было некстати – ничего не сказать. Эдвард Райли собирался явиться на обед, что говорится, с «прямо улицы» и Джеймс не успел бы помочь ему одеться подобающим образом. Мероприятия угрожало стать катастрофически неудачным.

Почему-то казалось крайне важным, чтобы Райли произвёл хорошее впечатление на родственников, по-крайней мере, на отца.

Кусая губы, Джудит дожидалась появления Эдварда, прячась наверху широкой лестницы, на месте, с которого было видно яркий освещённый холл как на ладони.

Когда Райли, наконец, появился, сердце её забилось, радостно и вместе с тем волнительно. Лакей, кланяясь, забрал у молодого человека пальто, под которым оказался строгий чёрный костюм, выглядящий достаточно дорого.

Джеймс, улыбаясь, радостно вышел другу навстречу:

– Рад, что ты не опоздал. У нас в гостях тётушка. Вынужден предупредить, что эта катастрофа. Родственная особа способна испороть любой вечер. До ужина ещё четверть часа, пойдём, покажу тебе дом.

Джудит знала, что их жилище способно затягивать, как лабиринт и обычно первым впечатлением от него было «Как вы здесь живёте?».

Дом Мэллиоров представлял собой нечто среднее между дворцом и готическим собором. Нормально обставленные помещения с современной мебелью и яркими обоями чередовались с коридорами и комнатами, где начинало казаться, будто ты попал внутрь сюрреалистического сна. Древняя магия, накапливаясь веками, порой создаёт причудливые эффекты.

Когда Джудит была маленькой, то сама боялась заходить в некоторые комнаты, особенно те, что были наверху, но потом поняла – это её дом, ей здесь бояться нечего.

Звук гонга, донёсшийся снизу, оповестил о том, что ужин уже готов и пора собираться в столовой. После сумеречных переходов яркий свет над столом больно бил в глаза.

Джеймс представил Райли родственникам:

– Так-так, – с неприятно-сладкой улыбкой протянула тётя Лидия. – Значит, вы тот самый славный юноша, что получил распределение в лучшее учебное заведение страны, исключительно за свои многочисленные таланты? Любопытно, в чём это они заключаются? – хихикнула она, рассматривала Райли, как жеребца на ярмарке. – Вы ведь сирота? Я правильно поняла?

– К сожалению, это так, – коротко кивнул он.

В следующий момент тётушка Линда скроила одну из самых любимых своих мин – строгую и пафосную, – вскинула голову, словно воительница перед сражением и заявила:

– Я всегда считала слабостью сочувствие к чьему-либо положению. Снисхождение – это тоже напрасно. Люди должны быть сильными, мистер Райли, особенно в наше время. Сильными, добродетельными и отважными. Мы должным быть истинными аристократами, – приподняла она выщипанные цыплячьи бровки. – Вы согласны?

– С этим трудно поспорить.

В распахнувшейся двери возник дворецкий:

– Дамы и господа! Суфле из лобстеров, – объявил он важно.

Тётушка скривила тонкие губки и осуждающе взглянула на свою младшую сестру, Лавинию:

– Надеюсь, не слишком жирные? – ехидно протянула она. – Дома я всегда ужинаю скромно. Ещё один маленький совет вашему слуге – отныне я бы попросила вас использовать одеколон перед тем, как подниматься к господам. Я понимаю, что на кухне и в людской душно, но объявлять об этом вот так выразительно совсем ни к чему. Рядом с вами совершенно нечем дышать!

Грубость была прямо-таки вызывающей, оскорбляющей не только слуг, но и хозяев.  Зловредная тётка Лидия откровенно объявляла о том, что порядки в доме не надлежащие, и что Лавиния не выполняет своих обязанностей хозяйки дома. И это при том, что старую грачиху, если уж она приедет в гости со своим выводком, никакими правдами и правдами из дома не высидишь!

Лавиния, позеленев от гнева, всё же продолжала хранить молчание. Отец, сжав рот в упрямую полоску, тоже за лакея не заступился. Правила гостеприимства, что б им!