– А как же! – Старик улыбался, но глаза его быстро светлели. – Он ведь не только милицию, но и ФСБ достал до печёнок. Многостаночник, мать его! Мы шампанское пили, когда его «Ламборгини-Диабло» на колёса самосвала намоталась. Получается, Зубарева была связана с Аргентом? То есть с Дмитрием Серебровским?

– Её супруга Аргент, считайте, грудью своей вскормил. И научил таким мерзостям, что не каждому маньяку привидятся. А Енька сама вряд ли на дело пойдёт. Она за благоверным тянется, как нитка за иголкой. Значит, Зубарев где-то неподалёку. И вся эта интим империя – от Мойки до Адмиралтейства – не только на себя работала. Невероятно большие возможности были для обыкновенных «сутиков»…

– Всеволод, помнишь, Владик Брагин рассказывал про одну клиентку? – вдруг вскинулся Петренко. – Между прочим, тоже блондинка в норковой шубе «Чёрный бриллиант». Это было, правда, в Москве. Но какая разница? Клиентка просила очистить её от греха. Летка-Енька ведь за клофелин и сидела. Смолоду этим баловалась – ещё в Ростове. А родом она как раз из Сочи, где клофелинщики вообще на каждом шагу. Долго Енька не попадалась, а в Москве обчистила какого-то большого начальника. Иначе и не села бы, наверное.

Я щурилась на люстру, брызгающую разноцветными огнями. Очень хотелось отрезать себе кусочек торта, но в данный момент это было невозможно. Чего доброго, из-за этой Летки-Еньки меня вообще оставят без сладкого!

– Зубарев, конечно, жену свою любит. Но частенько подкладывает под нужных людей, – продолжал Геннадий Иванович. – Всеволод, ты иди, поищи Халецкого. Не теряй времени. А то отпустят Зубареву, и ищи её потом с фонарём…

– Иду! – Дядя буквально вылетел из библиотеки, рванул к себе в кабинет. Все деловые переговоры он вёл только оттуда.

– Так вот, Евгения Зубарева ездила на Бали с известным продюсером. Тот снимал бунгало среди тропических деревьев. Потом неизвестные сломали ему руки и лодыжки, бросили на берегу моря. Всё свалили на местных бандитов. Но, похоже, постарались именно наши. Не знаю уж, чем продюсер так не угодил Металлургу. Это – погоняло Зубарева, ещё с Урала. Без его согласия Енька ни за что не решилась бы на измену. Ходили слухи, что продюсер занял в банде деньги на картину, но не отдал в срок. Летка-Енька средствами сама не распоряжалась. Могла взять только у мужа. Марианна, она ведь, вроде, руки на себя наложила? Когда вы её хоронили? – поинтересовался Петренко.

– Да прошлой весной. Ещё мимозы вокруг цвели. И весь гроб был ими усыпан – она любила. У Еньки в Адлере коттедж был. Там и нашли – в джакузи. Плавала там лицом вниз…

Я добросовестно пыталась припомнить всё, что знала о Еньке от «папика». Тот, похоже, и сам сначала верил, что Зубарева мертва. А вдруг весь хипиш зря, и я её с кем-то спутала? Мало ли блондинок на свете? Да и освещение в зале было тусклое, как всегда под утро. Тогда почти все уже ушли в приват. Остались только мы с Рахмоном и ещё две пары.

– Значит, был суицид? – переспросил Старик. – Вены вскрыла?

– Нет, «золотой укол». По крайней мере, я это слышала. Шприц в той ванной валялся. Тогда как раз закончилась сочинская Олимпиада. Всё время, пока строили объекты, там было много людей с деньгами. Некоторые своих «бабок» тогда и лишились. Я всё это от «папика» знаю.

– Гроб был открыт, говоришь? – ещё раз уточнил Старик. – И там точно лежала Евгения Зубарева?

– Конечно! Мы с «папиком» стояли совсем близко. Я ещё подумала – какая красивая баба! И молодая ещё…

– Ты видела своими глазами, как её опустили в могилу? – Ерухимович нацелился на меня очками.

– Всё видела. И как отпевали, и как закопали. Рахмон в церковь сам не пошёл, а меня отправил. Помолись, говорит, за упокой.

– Самоубийцы? – Старик поднял брови.

– Ой, я вас умоляю! Всегда можно сослаться на психоз, к примеру. Бабло любую проблему снимет. – Я скрестила два пальца, чтобы дяде сейчас свезло. А потом вспомнила, что не знаю, как зовут Халецкого. – Вы думаете, она была там… живая?

– От этой публики всего жди! – махнул рукой Старик. – Но, раз закопали, значит, моя гипотеза неверна. Либо была восковая фигура, либо кто-то загримированный или очень похожий… А в Питере вы до облавы встречались? Зубарева в клубах не появлялась ни разу?

– Может, заходила, но я её не видела. Точек-то несколько. Конечно, старалась на глаза не попадаться. Это само собой. А тогда, ранним утром, не ожидала меня встретить. И «папик» почему-то меня не отослал.

– Вероятно, он и сам не знал, что Зубарева будет его искать. Всех накладок не предусмотришь. – Старик протирал мягкой тряпочкой свои очки. Зайчики от линз прыгали по стеллажам, по стенам, по потолку. – Ты уж прости, Марьяна, мою резкость. Тёзка верно говорит – ты молодец. У каждого из нас бывали ошибки. И я, бывало, садился в лужу. Тоже ведь не сразу специальное образование получил. Сначала журналистику закончил, а потом уже ознакомился с новой работой. Сначала в Гомель из Мозыря учиться уехал. Потом первая жена перевезла меня в Минск. Вторая – в Москву. Никто за меня тогда ещё не радел. Всё делал сам. Гершель умер в шестьдесят девятом. Мне было тридцать два с месяцами. Вот тогда и началась для меня совершенно другая жизнь. Третья жена, Полина Ольдерогге, была уже из высшего общества.

Старик насадил очки на нос, пригладил редкие волосы. Я, Михон и Петренко слушали его с огромным интересом.

– Был я тогда кудрявый, броский. Теперь уже не представить. Костюмы носил хорошие – по тем временем. Но недостаток воспитания сказывался постоянно. Не знал я, что для разных кушаний существуют специальные ножи и вилки. Не представлял, в каком порядке надо их употреблять. Меня научили брать их с краёв от тарелки. Они лежат в том порядке, в котором подадут блюда. А как закончишь есть, клади вилку с ножом на тарелку, наискосок. И салфетку рядом швыряй комком. Эх, Марьяна, ведь не только тебе приходится так работать! Ты понимаешь, что я имею в виду. Я вот несколько раз снимал проституток на Сауф Парк Лейн, где они дороже всего стоят. И на Таймс-Сквер – там самые дешёвые девочки. Тогда я работал в Нью-Йорке, формально – корреспондентом белорусской газеты. Давно это было. Да и не скажу я ничего особенного. И по сто баксов можно было снять себе утеху, а можно – по десять или даже по пять. На станции метро «Континенталь», на 71-ой улице меня едва не прикончили. Списали, как водится, на шпану, что народ по паркам грабила. Но мне сказали, что чудом в живых остался. Раскололи меня. Начальство велело больше по городу не шастать. А ведь как интересно было – после Мозыря и Гомеля! Чёрные, белые, смуглые красавицы – и все твои! Их десятки, сотни – от угла до угла. На пятидесятых улицах – самое «рыбное» место. Есть там такой фешенебельный отель «Барбизон Плаза». Я встречался с человеком в номере. Вроде как интервью у него брал. Тогда и получил приказ вернуться в Москву. И долго потом не выезжал, сидел в «пятке».

– Значит, проститутки в Нью-Йорке красивые? – мечтательно спросил Михон.

Я очень удивилась такой откровенности Старика. Петренко, похоже, тоже. Хотя, конечно, Ерухимович мог трепаться и просто так, для прикола. Он был мастер на разные дикие выходки.