На рассвете 31 августа (12 сентября) на «царский курган» приехал Зотов и доложил Николаю Николаевичу, что Скобелеву удалось захватить редуты. Примерно в это же время на курган поступили донесения с подробностями взятия Гривицкого редута. Судьба всего сражения решалась на совещании командования русско-румынской армии ранним утром 31 августа. По словам В. В. Крестовского, находившегося в то время на «царском кургане», не кто иной, как сам П. Д. Зотов, предложил осуществить смелый маневр силами.

Предложения Зотова сводились к следующему: оставить на позициях минимально необходимое для прикрытия артиллерии число частей, собрать остальные в один кулак и вместе с общим резервом бросить на штурм Кришинского редута! По сути, это была бы не менее эффективная поддержка Скобелева, нежели прямая помощь ему дополнительными батальонами. Кришинский редут нависал над тылами скобелевского отряда, и поэтому его захват сразу бы укрепил позиции русских, одновременно осложнив и без того тяжелое положение турок на их правом фланге. Однако участники совещания решили по-иному: они «нашли эту меру черезчур рискованной» и «остановились пока на медленном отступлении…»[329].

Кроме записок Крестовского, мне нигде не удалось найти упоминания об этом предложении Зотова, как, впрочем, о каких-либо иных советах главнокомандующему совершить маневр силами с целью поддержки Скобелева. Уж если бы это прозвучало, то такой факт наверняка бы нашел отражение в мемуарах других очевидцев. Тот же Д. А. Милютин, явно не питавший симпатий к великому князю, не преминул бы в своих воспоминаниях лишний раз пнуть последнего: мол, был же смелый и мудрый совет, но главнокомандующий им не воспользовался, и в итоге — третье поражение.

Не упоминает о таком предложении в своих воспоминаниях и сам Зотов, ограничиваясь лишь упреком в адрес главнокомандующего. Но если допустить, что Крестовский все же прав и предложение собрать силы и ударить по Кришинскому редуту было Зотовым высказано, то тогда надо признать, что Павел Дмитриевич удивительно быстро избавился от этого своего смелого предложения. Он полностью растворил свои оценки в осторожно-боязливом мнении большинства начальствующих лиц с «царского кургана». Судите сами. Если в 7–8 часов утра Зотов предлагает оставить минимум необходимого для защиты артиллерийских батарей, а все остальные части вместе с резервом бросить на Кришинский редут, то уже около 10 часов он мчится к Крылову, заворачивает посланный на помощь Скобелеву Ярославский полк, ссылаясь при этом на слабую защищенность батарей IV корпуса и поданную им записку с предложением отвести войска за реку Осму. Вот это пируэт, вот это штабная гибкость! А на самом деле — это такой характер. Тысячу раз был прав Наполеон, когда говорил, что безволие командира в сражении страшнее его недоумия.

К сожалению, для начальствующих наблюдателей с «царского кургана» было весьма характерным высказываться в той логике, что подкрепить Скобелева в отражении турецких атак — для этого резервов нет, а снимать батальоны с других участков для той же цели — значит оголять их перед возможным турецким наступлением.

Русскому командованию даже в голову не приходило, что Осман-паша может сам пойти ва-банк, оголив многие пункты обороны с единственной целью — любой ценой выбить скобелевских бойцов из занимаемых ими редутов. А не приходило в голову опять же по старой причине — зараженности русского командования, и прежде всего самого Зотова, своеобразным «информационным вирусом» — значительного завышения турецких сил в Плевне. Захваченный в ходе штурма турецкий офицер показал, что у Османа-паши оставалось всего 35 тысяч бойцов — укор русскому командованию был просто убийственный[330]. Так что написанное Зотовым — это еще и завуалированная попытка оправдать собственное бездействие 31 августа (12 сентября), переведя стрелку ответственности на главнокомандующего. Зотову явно изменяло чувство меры, когда он утверждал, что 30 августа (11 сентября) предоставил Скобелеву «самую славную долю этого дня»[331].

Два главных виновника провалившегося штурма — Зотов и Николай Николаевич — «кивали» друг на друга. Великий князь — еще и на государя. Но оба явно избегали одного вопроса, который в первые дни сентября 1877 г. мучил очень многих: «Так почему же не поддержали Скобелева?»

Послушаем непосредственных свидетелей событий «Третьей Плевны». Вот как отвечал на поставленный вопрос известный художник В. В. Верещагин, находившийся 30 августа (11 сентября) среди обитателей «царского кургана»:

Последнее положение заострил Н. В. Максимов — талантливый журналист, впервые в русской журналистике названный «специальным военным корреспондентом» и писавший в те дни для «Биржевых новостей»:

То, что Скобелев явно выделялся своим талантом и храбростью на сером генеральском фоне русской Дунайской армии, — это было достаточно очевидным. Отсюда вполне естественно у многих начальников по отношению к Скобелеву могли рождаться чувства отторжения и зависти. Об этом, кстати, в те дни много говорили в армии. Однако все же не это определило роковое бездействие Зотова и главнокомандующего в отношении скобелевского отряда 31 августа (12 сентября).

В своих воспоминаниях И. В. Гурко заметил, что в конце августа 1877 г. на штурм плевненских укреплений командование армии «подбил Скобелев»[333]. Да, горячий и вспыльчиво-самолюбивый Михаил Дмитриевич чувствовал себя ущемленным и недооцененным. Он горел желанием отличиться и, в том числе поэтому, предлагал Радецкому ударить во фланг наседавшим на Шипку туркам, а затем отстаивал необходимость захвата Ловчи. Приводя высказывание Гурко, я не стану касаться достаточно непростых отношений этих двух талантливейших генералов. Гурко явно имел в виду ту активность, которую развил Скобелев, отстаивая свой план нанесения главного удара по Плевне на левом фланге через Зеленые горы.