Айсарана подошла к Ваське, селя рядом на корточки. Посмотрела на его вздрагивающие плечи, протянула тонкую руку и погладила парня по кудлатым волосам.

– Не плачь, – сказала она. – Я с тобой спать буду.

Васька хлюпнул носом, вскинул голову и недоверчиво посмотрел на Айсарану.

– Чего это?

Брови девушки дрогнули.

– Ты жалкий, – сказала она. – Я тебя любить буду. Чтобы ты не плакал.

Васька блеснул глазами и угрюмо проговорил:

– Не нужна мне твоя жалость! И любовь твоя не нужна! Это из-за тебя Осьмия упыри разорвали! Уйди прочь!

Айсарана покачала головой:

– Нет, не уйду. Плохо тебе. От горя пустые слова говоришь. И на Айсарану поэтому злишься. Это пройдет. Иди ко мне.

Она пододвинулась поближе, обхватила голову Васьки теплыми ладонями и прижала ее к своей груди. Васька невольно вдохнул запах, исходящий от ее тела. От Айсараны пахло луговыми травами и речной водой.

Рядом присел и Глеб.

– Васька, – тихо позвал он, – Осьмий был христианин. А для христианина смерть – это не горе, а радость.

Васька отнял лицо от груди Айсараны и недоверчиво уставился на Глеба.

– Как это?

– Помнишь, Осьмий тебе говорил, что душа христианина в теле томится?

– Ну.

– Теперь уже не томится. Как только Осьмий умер, душа его вылетела из тела и к звездам устремилась.

Васька посмотрел на небо, перевел взгляд на Глеба и не совсем уверенно проговорил:

– Верно.

– Конечно, верно! А значит, и плакать по нему не надо. Может, он сейчас летает над тобой да посмеивается. И думает: «Ох, и дурень же этот Васька Ольха. Я его учил, как стать свободным, а он снова башку в хомут сует!»

Васька вытер нос и уточнил:

– Он теперь к звездам полетит?

– Может быть, – кивнул Глеб. – А может быть, рядом с тобой будет. Чтобы от злыдней лесных тебя оберегать. А уж потом, когда удостоверится, что с тобой ничего страшного не случилось, к звездам полетит. Ему ведь не к спеху.

Васька повел плечами и поглядел вокруг.

– Осьмий, – тихо позвал он.

Порыв ветра прошуршал по траве, качнул ветви деревьев, овеял лица лесной прохладой. Васька улыбнулся и отер ладонью мокрый нос.

– Вот видишь, – сказал ему Глеб. – Осьмий рядом с тобой. Так что вытри слезы и гляди на жизнь бодрей.

Глеб выпрямился и отошел в сторону. Достал сигарету и закурил. Айсарана тоже на время оставила Ваську и подошла к Глебу.

– Прости, Глеб, – сказала она. – Я теперь Ваську любить буду. Я ему нужна.

Сердце Глеба сжалось от тоски. До этого мгновения он не любил Айсарану и не чувствовал к ней особой тяги. Но теперь, когда она от него отреклась, вдруг с удвоенной силой ощутил, насколько он одинок. Один. Совсем один в этом страшном мире, в этом страшном времени. И надежды вернуться домой нет.

– Ты не обижаешься? – тихо спросила Айсарана.

Глеб глубоко затянулся сигаретой и выдохнул вместе с дымом:

– Нет. Тебе самой решать, кого любить.

Айсарана положила руку ему на плечо и хотела что-то сказать, но тут по лесу пронесся жуткий тоскливый вой. Ратники вскочили на ноги и схватились за мечи.

– Что это? – спросил Глеб испуганно.

– Упырь, – ответил охотник. – Новый упырь.

6

Осьмий лежал под деревом, раскинув объеденные руки. Крови вокруг не было – упыри тщательно слизали ее с земли. Кое-где тело старика было покусано до кости, а кое-где и саму кость безжалостно перемолотили упырьи зубы. Кабы не труп волколака, не оставили бы упыри от Осьмия и костей. Но волколак был большой, упитанный. Насытились упыри, потому и Осьмия доедать не стали.

После того как злыдни растворились в ночной мгле, минуло меньше часа. И вот Осьмий шевельнулся. Потом приподнял голову и перевернулся на живот. Вздыхая и поскуливая от боли, Осьмий пополз к трупу волколака.

Труп был обглодан, но кое-где на костях остались ошметки мяса и сухожилий, и мудрец стал с жадностью объедать их. По мере пожирания с изорванным телом Осьмия начали происходить перемены. Раны на его теле затягивались, кости срастались.

Вскоре старик обглодал скелет волколака дочиста. Тогда он поднял камень и стал долбить кость волколака. А потом приник к разлому и стал высасывать костный мозг.

Насытившись, Осьмий сумел подняться на ноги. Некоторое время он стоял, покачиваясь, как пьяный. Из-за туч вышла луна, и на земле что-то тускло блеснуло.

Осьмий, рискуя упасть, медленно наклонился и поднял с земли начищенный до блеска медный крестик. Старик долго не мог попасть головой в веревочную петлю и в конце концов оставил эти попытки и сунул крестик в карман изорванной охотничьей куртки.

Затем поднял обезображенное лицо к небу, разомкнул разбитые губы и завыл – громко, тоскливо, протяжно. Завыл, как зверь, вернувшийся в свое логово и заставший переколотых охотником щенят. Или как человек, потерявший разум и чувствующий смутную тоску по тому, чего уже никогда не вернуть.

Опустив взгляд, старец Осьмий увидел толпу упырей. Впереди стоял одноглазый упырь. Старик попытался что-то проговорить, но из глотки вырвалось только шипение. Он собрал волю в кулак и снова открыл рот.

– Ты… – прохрипел он. – Я…

Одноглазый упырь, стоявший у дерева, склонил голову набок и посмотрел на Осьмия мерцающим во тьме красноватым глазом.

– Мы… – выдохнул Осьмий. Затем поднял руку и пролаял: – Ты! Я! Мы!

– Мы… – повторил одноглазый упырь, неуклюже шевельнув языком.

Осьмий нагнулся к объеденному трупу волколака, оторвал мертвому зверю лапу, размахнулся и швырнул его одноглазому упырю.

– Мы! – рявкнул он.

– Мы! – повторил упырь.

Другие упыри затрясли в такт головами. Их губы приоткрылись, и глуховатые голоса вразнобой забормотали:

– Мы! Мы! Мы!

Одноглазый упырь замолчал и показал пальцем на подрагивающие вдалеке, за стеной деревьев, отблески костра.

– Они… – с ненавистью проговорил он. – Там!

Осьмий взглянул на далекий костер и отрицательно покачал седовласой головой:

– Нет… Потом.

– Потом? – вскинул изъеденные плесенью брови одноглазый упырь.

Осьмий кивнул:

– Да. Они знают… Они готовы… Надо потом.

Упырь обдумал его слова и кивнул:

– Да. Потом.

Речь упырей была неуклюжа и больше напоминала глуховатый лай. Им приходилось прилагать огромные усилия, чтобы вспомнить нужные слова.