– Я не отступлю. – Я уткнулся лбом в ее лоб. – Даша, ты лучшее, что было в моей жизни. Я все исправлю, обещаю тебе. Только дай мне шанс.

Не знаю, как так вышло, но наши губы соприкоснулись. Я поцеловал ее. Мне показалось, что я оказался на небесах. Или в преисподней – потому что чувство вины все еще пожирало меня изнутри. Это не был невинный поцелуй, мы впились друг в друга – яростно, больно. Низ живота моментально скрутило от возбуждения.

Кажется, только этого мы и ждали. Я потерял над собой контроль. Ее запах – нежный, цветочный. И глаза – невозможно яркие, манящие. И губы – горячие, влажные, требующие продолжения, подводящие к самому краю. От всего этого сразу, от возможности обнимать ее в мои легкие ворвались свобода и адреналин.

Мы стояли посреди репетиционной и целовались. Я обнимал ее, прижимался к ней, хрупкой и желанной, а мое сердце билось так сильно, что, наверное, его стук был слышен во всем здании.

– Ярик, – прошептала она, задыхаясь.

Наверное, это была просьба притормозить, но меня лишь завело еще сильнее.

– Дашка…

Я зарывался пальцами в ее волосы и продолжал жадно целовать. Молнии, искры, целая буря блаженства! Ее руки блуждали по моей спине, пробуя через футболку силу мышц. Даша целовала меня, дрожа всем телом, и едва слышно постанывала. И от этого я проваливался в бездну.

– Это только потому, что я больше не толстая, да? – пытаясь сохранить в голосе хоть толику твердости, вдруг отшатнулась девушка.

Ее губы вспухли от поцелуев.

– Что? – Полет прервался. Я как будто со всей дури ударился о землю. – Нет… Нет! Даша, ты всегда была самой красивой. И сейчас, и тогда. – Ее лицо было искажено болью, и внутри у меня все перевернулось. – Даша!

Она оттолкнула меня и бросилась к двери.

– Неважно, что я чувствую! – пробормотала девушка огорченно. – Наверное, я не смогу поверить тебе. Ничего не выйдет. – Она повернулась ко мне. – Я всегда буду изводить себя из-за боязни, что ты меня бросишь, если поправлюсь… Нет, это не то, что мне нужно. Прости.

– Даш, – я схватил ее за руку, – я всему миру скажу, что люблю тебя. Скажу всему миру, хочешь ты или нет. Я всегда любил и буду любить тебя одну. Любую. – Голос выдавал мое волнение. – В любом весе, настроении, возрасте. Слышишь? Клянусь, тебе не придется сомневаться во мне. Никогда.

Она все-таки посмотрела на меня. Полуобернувшись, прижав руки к груди, словно боясь, что я снова притяну ее к себе и ей придется сдаться.

– Почему сейчас? – За шумным вздохом вновь послышалась неуверенность. – Когда я стала совсем другой? Почему ты не был способен полюбить ту девочку, которая всегда верила в тебя, которая с ума сходила, мечтая о том, чтобы ты подарил ей первый поцелуй?

Краски снова померкли.

– Да я любил тебя! Всегда! – прокричал я, натыкаясь на ее колючий взгляд. – Тебя одну и никого больше…

– Не ту толстушку. – Даша покачала головой и прижала ладони к пылающим щекам.

– Черт, да ты была самой красивой в этом дерьмовом мире! – Я взмахнул руками, перепугав ее. – Просто я оказался уродом, который все разрушил… – Я осторожно потянулся к ней, пытаясь взять за руку. – Прости меня, Даша! Если можешь, прости!

Она убрала руку так резко, что ударила по клавишам стоящего рядом синтезатора. Заставив меня очнуться, тишину разорвали высокие ноты. Даша замерла в попытке удержать застывшие в глазах слезы, и мои руки бессильно опустились. В эту же секунду в коридоре послышались чьи-то шаги.

– Приве-е-ет! – ввалился в комнату Левицкий.

Я даже не попытался скрыть свою злость и учащенное дыхание, а девушка даже не обернулась на звук шагов и голос вошедшего. Даша продолжала смотреть на меня, будто решала, верить мне или нет.

– Я вот тоже решил встать сегодня пораньше и немного поработать, – с усмешкой сообщил Тим, приближаясь к нам, – для разнообразия. – Он наклонился к Даше, и его большой палец коснулся, поглаживая, ее щеки. – Как ты, мой пупсик?

Пупсик… Я молчал, бледнея от злости, когда его губы по-хозяйски коснулись ее шеи. Да он издевается!

Еще секунда, и я бы взорвался, но Даша устремилась к выходу.

– Мне нужно идти, – пробормотала она, ни на кого не глядя.

– Ух, не с той ноги встала? – Левицкий проводил ее удивленным взглядом.

– Не сейчас, Тим, пожалуйста! – Даша пронеслась к двери.

– Эй, киса, я знаю, как тебя расслабить, – крикнул Тим ей в спину. И, не дождавшись ответа, ухмыльнулся: – Люблю тебя, детка!

И удивленно спросил у меня:

– Что это было?

– Не знаю, – ответил я, наливаясь холодом и ненавистью.

Тим хмуро оглядел меня, развернулся и неспешно направился к выходу. Он остановился уже у двери.

– Слушай, Яра, я знаю, что тебе лезет в голову, – криво улыбнулся он, – но лучше отвали от нее, ладно? Твое время давно ушло.

Даша

– Дашка!

– Отстань!

– Дашка! Эй, Колбаса-а-а!

Я не хотела слышать его. Хотела побыть одна. Губы все еще горели от поцелуев, тело бил озноб от прикосновений Ярика. Требовательные поцелуи, почти кусающие губы и хриплые стоны. Его жадные руки, тесно прижимающие к себе. Его глаза, в которых мое отражение казалось особенно красивым.

– Чего тебе?! – сорвалась я, выныривая из-под кипы бумаг.

– Долгое воздержание не на пользу женщинам. – Левицкий водрузил свою задницу прямо на край моего стола. – Говорил же.

– Отвали. – Я опустила взгляд на накладные.

– Тебе нужно выпустить пар, киса. Иди сюда, я закрыл дверь.

– Тим, мне не до шуток сейчас. Через полчаса собеседование, нужно добрать в штат охранников. Ремонт в туалете стоит на месте, посуду для бара привезли не в полном комплекте, а вместо сливовых диванов доставили красные!

– У-у-у… – сложив губы трубочкой, томно протянул он, – это красные диваны тебя так завели?

– А еще ты своим «киса» и «пупсик»! Серьезно, Тим? Не мог для меня другое прозвище сочинить? Ты каждую встречную юбку зовешь кисой.

– Кис, прости.

Я шумно выдохнула и уткнулась в бумаги.

– ПМС? – осторожно поинтересовался Левицкий. Его рука скользнула по моей спине.

– Нет!

– Хочешь шоколадку?

– Отстань, говорю!

Если и дальше буду поглощать сладкое такими темпами, мне будет противопоказано все, кроме гантели и морковки.

– Ну и зря!

– Знаю.

Минуту мы просидели в тишине, не глядя друг на друга.

– Неужели, ты никогда не хотел, чтобы кто-то полюбил тебя, Тима? – вдруг спросила я, оборачиваясь к нему.