Значит, Кирсан предполагал, что Игореха к нему доступ имеет. И прикололся, зная, что тот терпеть своего отца не может.

Сейчас Игореха затаит злобу и будет мстить. Изощренно и с выдумкой.

А я со стороны понаблюдаю, не вмешиваясь.

Человеческий фактор, чтоб его…

Говорят, что незаменимых людей не бывает, так вот я отвечу: «Да, не бывает. Но есть кадры, потеря которых приведёт к трагедии. На них держится приличный кусок твоей жизни».

Игореха и Кирсан – одни из немногих.

Есть еще семья. Есть Лада. Осталось еще одного человека добавить в этот список. Как раз ему спешу купить набор для изготовления бомбочек для ванны. Ну, и еще половину магазина, на всякий случай.

Сажусь в машину, уже успокоившись и привычно анализируя происходящее. Насколько это возможно, конечно.

Состояние крайне странное. Мандражировать я перестал с тех самых пор, как обгорел. Я тогда просто понял, насколько нелепы переживания из-за ерунды. А все в этом мире ерунда. Деньги. Конечно, я могу вцепиться в свою добычу, искать выгоду любыми путями, но так, чтобы стреляться и падать с сотого этажа, если прогорю… Нет уж, не про меня эта песня.

Всегда, в любой ситуации можно начать с нуля.

Есть запасные аэродромы, есть планы А, Б и С, на все мыслимые и немыслимые случаи жизни.

Отец так учил. А я, несмотря на юношеский максимализм и желание противоборства, хороший ученик.

И поэтому , во всех форс-мажорных ситуациях, было несколько уже готовых вариантов развития событий. Оставалось только выбирать наиболее оптимальный.

Но сейчас…

О, да , Лада… Эллада!

Ты умудрилась меня поставить в такую позу, которую точно не мог предусмотреть.

Ни один из шаблонов, что предписывают действия в экстремальной ситуации, не подходит под то, что ты мне подсунула. Потому и ступор, потому и мандраж.

Но это временно.

Пока еду, приду в себя. Продышусь.

Накидаю план действий.

Потому что будет разговор. Потому что предстоит выяснить, по какой причине ты мне ничего не сказала о сыне.

Отговорки, что не узнал, что стеснялась, что приставал… Не сработают.

Потому что, это не оправдание.

Возможно, есть женский взгляд на ситуацию, и его хотелось бы узнать. Прежде, чем действовать.

А действовать я буду так, как посчитаю нужным.

Как будет правильным для нас. Всех.

Я беру ситуацию в свои руки. В надёжные, Лада, руки! В которые ты столько времени не шла!

Хотя, сколько времени?

Чуть меньше месяца, а у меня такое чувство, что я два года за ней бегаю. Нет, нужно смотреть правде в глаза, десять лет я бегу за ней и не догоняю… За любимой, за ребёнком, семьёй и покоем. Только сейчас нагнал. И теперь не отпущу.

Подъезд, оглядываю с неудовольствием. Чистенько, новострой… Но все равно. Мой сын здесь живет…

Стены из картона, лифт ненадежный…

Но ничего, решим.

Звоню в дверь, выдыхаю.

Однако! Вот это я переволновался!

Богдана сейчас увижу. Имя-то какое, знаковое…

Дверь открывает лисёнок. Честное слово, иначе не назвать. Невысокая девушка, с тонкими лисьими чертами на аккуратной мордашке.

Глазки карие, улыбчивые и копна огненно-рыжих волос.

Не ошибся ли я дверью?

– Здравствуйте, а вы к кому? – спрашивает девушка.

Собираюсь ответить, но лисёнка оттягивает в сторону мальчишка.

И я понимаю, что не ошибся.

Крепкий парень, волосы чёрные, глаза тёмные, скорее не мои, а мамкины. А вот взгляд мой.

Настороженный, насупленный. Недружелюбный. Смотрит, словно в грудь толкает.

Защитник.

Со мной в таком возрасте под копирку. Как две капли воды.

Это же надо!

Почему-то не хватает воздуха.

Задыхаюсь.

Вынужден скинуть букет цветов и пакет с подарками на одну руку, другой ослабляю галстук и расстёгиваю верхние пуговки рубахи.

И все это время смотрю на Богдана. Богом данного моего сына.

Разве так бывает? Разве можно испытывать то, что я сейчас испытываю?

– Тёть, Ир, тебя не учили в глазок смотреть? – настороженно говорит мальчик, не отрываю от меня подозрительного чёрного взгляда.

– День сейчас, чего боятся-то, – весело отвечает лисёнок.

– Я… – в горле пересохло. Сглатываю тяжело. Где моя военная выправка? Где самообладание? Что, опять слёзы? Да, и хрен с ними! – Могу войти?

Богдан прищуривается, скользит по мне настороженным хмурым взглядом, явно сомневаясь, что мне можно к ним входить.

Становится так, чтоб загородить лисичку и успеть закрыть дверь, если я буду резкие движения делать.

Вот это ничего себе!

Серьезный парень какой!

Черт… Точно, слезы. Ну все, приехали.

– А вы кто?

Бляха муха! Да он даже хмурится, как мой батя. От этого накатывает дополнительная волна умиленного восторга.

И в горле опять пересыхает.

Хочется, ничего не говоря, подхватить его на руки, затискать, просто ощутить, что он – настоящий. Что он – реальный. Мой.

Конечно, я этого не сделаю. Не сейчас.

Сначала – слова.

Главные. Без экивоков и растанцовок. Хватит, и так столько времени потерял.

– Я твой отец, – отвечаю просто.

Лисёнок взвизгивает и убегает в квартиру.

Богдан хмурится еще сильнее, опять оглядывает меня с ног до головы, словно сканирует глазами. Не верит.

Правильно, парень.

Я бы тоже не верил.

– Мой папа умер, – цедит сквозь зубы недоверчиво, – он маму из пожара вытащил и умер в больнице от ожогов.

Надо же, вся правда. Кроме последнего пункта.

– Я не умер, – хрипит предательский голос, – меня увезли в Москву, у меня было пять операций. Потом… Мы потерялись с мамой. Вот, нашлись.

Появляется Ладушка.

Огромные глаза на пол лица, как у испуганного зайчика из мультфильма, бледная, растерянная.

– Петя… Ты что?

Порывисто шагает вперед, словно старается отгородить меня от сына, встать между нами.

Защитить его.

От меня?

Лада, от меня?

– Привет, малышка. Эля.

Смотрю ей в глаза, твердо и жестко. Предостерегая от необдуманных действий.