– Где ты протокол увидел, Рябина? Сидим, разговариваем. Наша с тобой беседа никакой юридической силы пока не имеет, – сказал Спицын. – А почему ты на работу не вышел? Надоело чужие квартиры драить?

– Я никакой работы не боюсь, товарищ начальник. Так получилось просто. Двадцатого сентября мне заказ дали. Я адрес записал, но тут меня словно током прошибло: смотрю, адрес-то мне знаком, и проживает по этому адресу мой компаньон. Меня ведь, когда посадили, из школы тоже вышибли сразу. Прислали в камеру адвоката, еще до суда, и адвокат мне тактично намекнул, чтобы я подписал бумаги о передаче моей доли в уставном капитале своим компаньонам. Дескать, тогда они примут меры, чтобы вытащить меня под залог и избавить от тюрьмы. Я подписал, пусть подавятся, но от адвоката отказался, сам себя защищал. Мараться не хотелось, ведь они были моими друзьями… Вместе бок о бок по жизни шли… Вот сучья жизнь, а… – впервые за разговор выругался Авдотий и грустно рассмеялся. – По правде сказать, ваш приход пришелся очень ко времени. Устал я прятаться по углам. Настенька тоже вся извелась, вздрагивает от каждого шороха, жалко мне ее, виноват я перед ней.

– Почему Анастасия Витальевна оформила развод?

– Со злости на меня. Вспылила просто, – слишком быстро ответил Авдотий и отвел глаза.

Спицын усмехнулся. Он прекрасно понял, что развод Настя оформила и квартиру продала, чтобы исчезнуть вместе с мужем, потому что любит его. Но если откроются такие подробности, Анастасия Витальевна пойдет как соучастница в деле о побеге своего мужа. Но откроются ли эти подробности? Во всяком случае, не с его, Ивана, стороны. На это Потемкина может смело рассчитывать.

– Давай руки, – устало сказал Иван, открыл наручники и поднялся. – Завтра придешь по этому адресу, будем оформлять явку с повинной, – Спицын сунул Рябине свою визитку, Авдотий машинально взял карточку, потрясенно глядя на капитана и не в силах произнести ни слова. Спицын подошел уже к двери, когда Рябина опомнился, вскочил с дивана и подлетел к оперативнику.

– Спасибо вам, товарищ начальник, – Авдотий схватил руку Спицына и начал судорожно трясти. – Я приду, не сомневайтесь. Клянусь вам!

– Жене своей клянись. И пусть она найдет хорошего адвоката. Он тебе обязательно понадобится. Ну ты, Рябина… – Спицын вырвал свою руку. – От адвоката он отказался, видите ли. Что, назащищал себя сам? Статья-то фиговая была, вполне мог получить срок условно.

Они вышли в прихожую, из кухни показалась бледная Анастасия Витальевна. Заметив, что руки мужа больше не окольцовывают наручники, она радостно заголосила, кинулась на пол и поползла к Ивану с явным намерением облобызать его ботинки. Спицын тут же рысью метнулся к входной двери и захлопнул ее за собой. «Все ж таки Потемкина не сильно, а очень сильно треснулась головой о батарею», – с сочувствием подумал он и вылетел на улицу.

Домой Спицын вернулся, когда время уже перевалило за полночь. Лена встретила его, уперев руки в бока:

– Где шлялись, товарищ капитан?

– Извини, – просто сказал Иван, не раздеваясь, сел в кресло в прихожей и набрал номер Быстрова.

– Не спишь еще? Я так и думал. Авдотий Никитович Рябина никакого отношения к делу Кравцовой не имеет. Так что – полный кирдык. Серега, скажи мне одну вещь, Чесноков знает, что я сегодня ездил к этому Авдотию? Отлично, и не говори, ладно? Я его отпустил. Завтра Рябина сам придет с повинной… Да не ори ты на меня!!! Сам знаю, что я идиот. Ну дал я человеку шанс! Что в этом плохого? Я тебе завтра все расскажу, спокойной ночи.

Иван положил трубку и закрыл глаза.

– Вань, – испугалась Лена. – Ванечка, что случилось?

– Ничего, Лена, все нормально. Пойдем спать, я устал, а завтра тяжелый день.

В кабинете Соколовой тихо шелестело радио и нервно мигала лампочка в светильнике. Татьяна Игоревна сняла очки, потерла глаза и раздраженно щелкнула двумя пальцами по металлическому плафону. Никакого эффекта – лампочка по-прежнему мигала. «А раньше получалось», – устало подумала Татьяна Игоревна, снова нацепила очки и склонилась над медицинской картой одной из пациенток. Пролистав пару страниц, Татьяна Игоревна отодвинула карту, сняла очки, потерла глаза и со всей силы тряхнула светильник. Свет в кабинете погас. Нащупав на столе очки, Соколова нацепила их на нос и сокрушенно вздохнула.

Дверь в кабинет открылась.

– Лиза, я тут, – откликнулась Соколова.

– А вы чего в темноте сидите? – спросила медсестра и, не дожидаясь ответа, добавила: – Новенькую привезли, платную.

Платная новенькая в дорогом небесно-голубом халате, украшенном кружевами и вышивкой ручной работы, жевала шоколадку «Вдохновение» и болтала ногой, сидя на больничной койке. Из-за пышных форм пациентки беременность была почти не заметна.

– Это я от волнения сладкое жру, – пояснила новенькая Соколовой. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, Соня, – улыбнулась Татьяна Игоревна. – Что вас беспокоит?

– Ничего, – буркнула новенькая, свернула фольгу в комочек, положила на тумбочку и потянулась к следующей шоколадке.

– Вас из женской консультации сюда по «Скорой» привезли, правильно? – уточнила Татьяна Игоревна, заглянув в открепительную карту.

– Да, гинекологу что-то не понравилось, – доложила Соня.

Соколова пробежала карту глазами. Первая беременность. Тридцать пять лет. Срок – шесть месяцев. Анализы неважные, высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна. Татьяна Игоревна серьезно посмотрела поверх очков на пациентку: теперь ей стало ясно, что не понравилось гинекологу.

Татьяна Игоревна присела на стул, рядом с кроватью:

– Соня, сейчас я вас осмотрю и дам направление на анализы…

– Ой, кто там орет? Рожает, что ль, кто-то? – перебила доктора Соня.

Соколова выглянула за дверь. К палате с воплями неслась Лизонька с перепуганным лицом.

– Татьяна Игоревна, пациентка из 208-й палаты! Самоубийство!

Соколова сорвалась с места, добежала до палаты, влетела внутрь. Дверь в туалетную комнату была открыта, девушка лежала в ванной, вода окрасилась в розовый цвет.

– Дурочка, дурочка какая! – схватив руку Полины, ругалась Соколова. – Слава богу, жива! Дурочка, дурочка, дурочка…

* * *

Полина открыла глаза и поморщилась: ныло запястье левой руки, в теле ощущалась слабость. В палате было темно, лишь свет от уличных фонарей сочился через жалюзи в комнату, рисуя неровные полоски на стене.

– Очухалась? Ну, ты, мать, даешь! Всю больницу вчера на уши поставила, – спросил незнакомый женский голос, скрипнула соседняя койка, к ее кровати кто-то подошел и склонился над ней.

– Вы кто? – спросила Полина, вглядываясь в лицо собеседницы.

– Соня, – засмеялась женщина. – Тебя временно ко мне в палату перевели.