С кончика пера засочились чернила.

— Ну вот. — Быстро моргнув, она вновь улыбнулась Ибрану. — Все официально.

Полковник потянулся к ладони Милин красными трясущимися пальцами. Вероятно, хотел взять ее за руку для поцелуя, рыцарственный придурок. Санитар, склонившийся над ручкой каталки, прыснул и закатил глаза.

Яскович подала Ибрану руку.

Двери на палубу с грохотом распахнулись.

Комиссованные солдаты, которые обменивались добродушными подначками, лежа в очереди за мертвыми сослуживцами, мгновенно умолкли и завозились, стараясь оглянуться. Милин, нахмурившись, повернулась на шум и тут же съежилась от внезапного безотчетного ужаса.

В отсек вошел Интеп Амар из Тысячи Сынов, великан в полном доспехе, алом, как только что пролитая кровь, и столь же пугающем. Он еще не надел шлем, и на невероятно худом лице с кожей вишнево-красного оттенка выделялись огромные глаза. Настоящий ангел смерти. Пока воин шагал к Яскович и «Арвусу», белый наголовник, свисавший с его железного капюшона, развевался и трепетал. Слуги легиона в ливреях, расшитых двойной спиралью апотекариона, спешили за господином, толкая перед собой тележки с тяжелыми ящиками для оборудования.

— В чем дело? — Милин вздрогнула, услышав собственный голос.

Проигнорировав вопрос, библиарий показал на лихтер:

— Немедленно убрать тела из челнока.

Один из сервов, надменного вида медике в длинном красном кителе, белых перчатках и брюках с негигиеничными золотыми лампасами, передал Яскович какую-то бумагу.

— Все прежние распоряжения о возвращении тел и переправке раненых отменяются, — добавил Амар.

— Что? — произнес Ибран, вновь приподнимаясь на каталке.

— Предписание командующего экспедицией.

— Цицер бы никогда…

— В приказе все есть.

Милин прочла текст директивы до последней строчки. Помощники Интепа меж тем промчались мимо нее и, поднявшись по аппарели, начали разгружать контейнеры. На освободившиеся тележки они складывали мертвых солдат.

Тулл бы не сдался просто так. Он бы боролся, кричал, поднял скандал, устроил сцену.

Тулла здесь не было.

— Всех остальных… — Амар вяло, будто сберегая силы, махнул рукой в сторону галилейцев. — В челнок.

Лицо Гриппе болезненно исказилось от непонимания:

— Но вы же сказали, что переправка раненых отменена.

Яскович аккуратно сложила листок с приказом, стараясь занять руки, чтобы не так тряслись. Засунув бумагу в нагрудный карман кителя, она подняла взгляд на Интепа. У псайкера слезились глаза, под красной кожей проступали очертания черепа. При мысли, что, возможно, так же выглядит его примарх Магнус, женщине стало нехорошо.

Немного личных неудач и напастей, осознание собственной смертности — и приверженность библиария славным идеалам развеялась как дым. Риордана очаровал бы такой поворот.

— Вы же верили в Крестовый поход, — прошептала Милин. — Что с вами случилось?

Тот же серв из апотекариона, который раньше сунул Яскович лист с директивой, помахал инфопланшетом и передал устройство ей. Библиарий постучал по пластековому корпусу пальцем латной перчатки, равным в охвате запястью женщины:

— Подпиши приказы.

Тулл не сдался бы.

Медике опустила голову, чтобы Ибран не видел ее лица, и расписалась.

Из клетки для спаррингов примарха Акурдуана видел Учебный зал от края до края. В нем собрались несколько сотен Железных Рук.

Они сидели тихо, и это напоминало океан темной ночью — само явление на месте, но один из его впечатляющих аспектов отсутствует.

— Тебе понадобится броня, — сказал Феррус.

Капитан едва удержался от смешка.

— Я распоряжусь, чтобы за ней послали, — произнес Улан Цицер, стоявший внизу лестницы. Он опирался на копье, воткнутое между двумя ступенями.

Магистр ордена позвал сервов Акурдуаны, и в задних рядах толпы началась небольшая суматоха, но легионер не мог отвлечься на происходящее там.

Над ним нависал Феррус Манус, гораздо более крупный, чем даже Габриэль Сантар в доспехе «Катафракт», с которым капитан сражался на Весте. Броня примарха пострадала в схватке с гардинаальцем. В том месте, где нагрудник вспороли клинки, образовался неприглядный шрам — керамическая корка из застывшей смеси жидкого герметика и расплавленного материала кирасы. Эмблема в виде латной перчатки на тяжелом наплечнике с зубчатыми выступами распалась на белые полоски под лучами частиц. Кольчужный плащ, спадающий с широких плеч, порвался, перекрутился и смялся из-за покореженных звеньев. Металлическое полотно шуршало, как будто возмущаясь вслух. Бледное лицо, покрытое шрамами, обрамлял высоко поднимающийся над затылком горжет, усеянный заклепками. Холодное сияние, отраженное от серебристого ворота, подсвечивало черты Ферруса. Опустив глаза, он нахмурился, и свежие рубцы перепутались с морщинами.

Акурдуану слегка расстраивало, что Манус вышел против него с голыми руками, а не с Сокрушителем. Для легионера весьма почетно было бы испытать свои мечи против молота, откованного его отцом.

«О чем ты думаешь?» — выругал себя капитан.

Ему предстояло сразиться с примархом.

— Я так и не нашел себе достойного соперника среди моих сыновей. — Феррус высился неподвижно, будто гора, пока слуги Детей Императора с лязгом заталкивали в клетку манекен для снаряжения, облаченный в бесподобные латы Акурдуаны. Сервы начали по частям отстегивать тренировочную кожаную броню и закреплять на теле господина боевой доспех. Не обращая на них внимания, Манус продолжил: — Даже дредноуты легиона не в силах противостоять мне на равных. Я построил эту клетку сам, для моих братьев.

Капитан расставил руки, чтобы сервы приточили пластины и сомкнули крепления.

— Выходит, эти прутья могут поведать немало историй.

— Меньше, чем ты думаешь. Мои братья удивительно несговорчивы.

Акурдуана поднял бровь:

— О!

Слуги перешли к ножным латам.

— Фулгрим пошутил, что умрет со стыда, если проиграет на глазах сынов. — Примарх фыркнул. — Вулкан заявил, что не хочет ранить меня. — Издав тот же звук, Феррус посмотрел на свой сжимающийся кулак. — Меня. Я пообещал, что, если он решится попробовать, я изготовлю для него оружие даже лучше того, которое подарил Фениксийцу.

— И?

— И эти прутья могут поведать не так уж много историй.

— Но все же кое-что могут.

Глаза Мануса блеснули, словно кинжалы. Улыбка не притупила их остроты.

— Вы почтили меня, господин.

Оруженосцы потянули и потолкали латы возле креплений. Старший серв, удовлетворенный их работой, поднес легионеру шлем. Акурдуана отмахнулся: в схватке с примархом он намеревался смаковать свои ощущения.