Феррус Манус: Горгон Медузы - Дэвид Гаймер

Амадей Дюкейн врезался плечом в рокритовую стену.

Упав на одно колено, он развернулся, спокойно вынул из болтера опустевший магазин и со щелчком вставил другой, тоже серповидный и с особой меткой. Заметив при этом лазерный ожог на керамитовом наруче, воин громко выругался и потратил пару секунд, чтобы стереть пятно запястьем латной перчатки. Когда-то Дюкейна научили, что в битве следует выглядеть так, чтобы не опозориться перед апотекариями, которые найдут твое тело. С тех пор ничего не изменилось.

Толстые пластины его доспеха типа I «Громовой» были начищены так, что черная броня, подернутая инеем, сверкала на прерывистом свету, словно вулканическое стекло. Ее покрывали ротные знаки отличия и награды, большинство которых уже мало что значили для командования X легиона. Самой ценной для Амадея оставалась печать Бдительного Ока, выведенная платиной на нащечнике высокого шлема. Воин заслужил ее в последние годы Серафинского наступления, когда сражался вместе с владыкой Хорусом — после того, как Десятый истребил орочьи армии на Ржави. Хорошее было время.

С наплечников Дюкейна спадали кольчужные завесы, где чередовались звенья из серебра и черной стали. По окружности горжета шли железные шипы, поднимавшиеся над затылком. Вместо плаща легионер носил знамя клана Сорргол из плотного бархата, армированного металлическими нитями. На стяге, тяжелом от ониксов, черной шпинели и звездчатых сапфиров, блестели изморозь и клановый герб, вышитый серебром.

Прозвучало еще несколько глухих ударов, и в укрытии к Амадею присоединилось его командное отделение. За технодесантником Рэбом Танненом и апотекарием Аледом Глассием следовали полдюжины ветеранов в грубо украшенной заиндевевшей броне, почти таких же стойких и упрямых, как их лорд-командующий. Все они были Буреносцами[1] и гордились этим. Последним оказался мальчишка Кафен.

На доспехах юнца, покрытых пурпурным лаком, виднелись царапины и борозды от пуль. Палатинская аквила, гордо вздымавшаяся над кирасой, мерцала от медно-красного гигроскопичного льда. Кафен ударился о стену в дальнем конце цепочки воинов и, судя по звукам из нашлемного динамика, шумно задышал, хватая воздух.

— Идут они? — Задав вопрос, Дюкейн вновь изучил наруч в неверном алхимическом сиянии осветительных ракет.

Кафен кивнул:

— Да, они идут.

Парня прикрепили к командному отделению исключительно в качестве наблюдателя, но старожилы все равно смотрели на него как на гнущуюся переборку, которая в любую секунду могла податься и открыть вакууму воображаемый отсек.

— Малец теперь один из нас. — Амадей повысил голос, чтобы перекричать пронзительный визг батарей «Тарантулов», размещенных с другой стороны стены. — И больше я об этом говорить не хочу!

Юноша кивнул в знак признательности, хотя его и передергивало всякий раз, когда он слышал в свой адрес «малец», «паренек» или нечто подобное.

Удовлетворившись этим, Дюкейн поднял взгляд, как будто мог определить ход битвы по вспышкам очередей и угасающих сигнальных патронов.

Они находились на Весте — маленьком бессолнечном планетоиде, дрейфующем в пустоте. Луну выбросило из ее родительской системы в какой-то момент времени из последних пяти миллиардов лет, при обстоятельствах, не интересовавших Амадея. Тут было темно, как в аду, и так холодно, что даже примарх мгновенно замерз бы до смерти. Еще несколько дней назад у Весты не имелось даже имени, поэтому неприятель и выбрал ее.

Кто же пропустит луну-сироту, на которую еще ни один имперский картограф не удосужился прилепить номер?

Обернувшись, Дюкейн увидел, что Гай Кафен прошел к нему вдоль шеренги.

— Я не уверен насчет данной тактики, лорд-командующий…

Амадей усмехнулся. Очевидно, у парня извилины перекрутились от противоречий между заложенным в него почтением к старшим офицерам и врожденным неодобрением к тем, кто настолько прямолинейно ведет боевые действия.

— Это классическая тактика. Разве я не рассказывал тебе, как владыка Хорус после Ржави назначил своего первого капитана моим заместителем, чтобы тот лично понаблюдал за ней?

— Да уж рассказывал, наверное, — пробормотал Таннен.

Технодесантник принадлежал к последней когорте специалистов, обучавшихся мастерству в кузнях Урала. Он был одним из немногих воинов, сохранивших терранское чувство юмора. Дюкейн иронично поблагодарил его жестом.

— Она не сработает против Детей Императора, — заявил Кафен.

Единственная фраза Гая подпортила бойцам настроение сильнее, чем это удалось бы всей артиллерии III легиона. Ранее Дюкейн старался выбрасывать такие мысли из головы.

Впрочем, если парню и не хотелось сталкиваться в бою с собственными братьями, он не показывал этого. Его выдержка произвела впечатление на Амадея, даже с учетом того, что юнец, возможно, получил приказ от самого Фулгрима. Остальные воины командного отделения тоже заметили решимость мальца, и их подозрительность заметно ослабла.

— Воинские кланы старой Альбии веками оттачивали друг на друге этот способ ведения битв, — пояснил Дюкейн. — Штука в том, чтобы выманить противника в открытое сражение, развернув минимально необходимые силы.