Ещё через час совершенно обессиленный Ченслор лежал, бездумно разглядывая доски на потолке. Хотелось только одного — чтобы этот замечательный день не заканчивался. Он уже не мешал Акульке одеться и уйти, но самому долго залёживаться не дали, вскоре в комнату без стука вошёл Никита и жестами показал, что пора одеваться и идти. На безмолвный вопрос Ричарда, куда, так же жестами показал, что кушать. Тот согласно кивнул, он уже снова чувствовал голод, хотя вчера, увидев заваленный яствами стол, думал, что если выйдет из-за него живым, то явно не сможет ничего есть ещё дня три.

Не меньше, чем вчерашняя парилка и неутомимость Акульки, Ченслора поразило отсутствие утром тяжести в голове и мучительной тошноты, которая всегда бывала после большого количества выпитого накануне. Не удержавшись, он спросил у толмача. Тот довольно кивнул:

— Ты у себя что пьёшь? Ви-но... А вчера пил меды! После мёда ни похмелья не бывает, ни голова не болит. Только не мешай одно с другим, а то совсем худо будет...

Этот совет Ченслор запомнил, но не всегда получалось ему следовать.

Ричарда до глубины души поражало всё: богатство увиденных земель, радушие живших в Холмогорах людей, их готовность снять и отдать последнюю рубаху, если надо, и категорический отказ торговать без разрешения на то государя.

— Да ведь он и не узнает! — дивился Ченслор.

— Он Божьей властью над нами поставлен, а потому обманывать нельзя! — наставительно поднял палец вверх воевода.

Позже Ченслор понял, что далеко не все и не везде думают и особенно делают так же, но говорили всегда именно это.

У самого штурмана русских поражала его борода. Англичанин гордился своей длиннющей ухоженной бородой, и ему было очень приятно искреннее бесхитростное восхищение этих радушных людей.

Принимали хорошо, без конца кормили и поили, не чинясь показывали своё умение и сами смотрели то, что показывали им. Единственно, что поражало Ченслора, — нежелание учиться чужому языку. Кроме толмачей, никто не собирался осваивать английский, и никакие заявления о том, что на нём говорят многие умные люди в большой саране, не действовали.

— Почему? — удивлялся Ричард.

Микулинский хмыкнул:

— А у вас многие ли говорят на чужих языках?

— Зачем им?

— А нам зачем? Если гости приплывут, то на первое время толмачи есть, а потом и сами гости говорить начинают. Вот и ты уже не один десяток русских слов знаешь.

Это было верно, язык оказался трудным, но осваивала команда его быстро. Во-первых, потому чао понравились русские девушки и женщины. Ченслор вскоре стал подозревать, что идти обратно ему будет попросту не с кем, ещё немного, и команда объявит, что остаётся в этой стране! Он был недалёк от истины, один за другим рослые английские мореходы обзаводились любушками в Холмогорах и разбредались на жительство по дворам.

Сам Ченслор подолгу ходил по округе, пытался разговаривать с людьми и записывал, записывал, записывал, очень боясь что-то забыть, пропустить, не заметить...

Наконец, из Москвы от государя прибыл гонец с повелением англичан немедля со всяким почётом и за счёт казны везти в Москву к нему на приём! На станциях велено выдавать лошадей бесплатно. Провожая Ченслора в Москву, Микулинский наставлял его всячески выказывать уважение к молодому, но очень умному и толковому русскому царю и ни в коем случае не пытаться предлагать свои порядки.

— Не всё наше годится вам, не всё ваше — нам. У нас поговорка есть: «В чужой монастырь не суйся со своим уставом!»

Поговорку долго пришлось объяснять, но суть Ченслор понял и без того: едва он начинал учить жить правильно, добродушные русские становились каменными. Тот же Степан, который показал на корабле ему огромный кукиш, объяснил более доходчиво:

— Ты нам своё хорошее покажи, если оно и для нас хорошо, так мы без твоих советов переймём. А силой даже кобылу родить не заставишь, взбрыкнёт так, что костей не соберёшь.

Ченслор не понял про кобылу, но понял, что таких, как Степан, силой ничего сделать не заставишь. И снова дивился:

— А как же вы своему государю подчиняетесь? Не одним же словом?

Степан посмотрел на англичанина как на полного недотёпу и внушительно пояснил:

— Он же государь!

Ченслора очень беспокоило отсутствие каких-либо сведений о двух других кораблях, но поделать он ничего не мог. Выслушав от Микулинского всяческие заверения, что если только «Бон...» обнаружат, то сразу отправят в Москву следом за самим Ричардом, штурман только головой покачал. Русь велика, мало ли куда занесли ветры и течения те два судна...

Увы, это не было суждено сделать, суда обнаружили только следующей весной на Мурманском побережье лопари. В устье реки Арзины на якорях стояли два корабля, разминувшиеся с «Эдуардом...». Им повезло меньше, до человеческого жилья не добрались, а потому зимовку не пережили. Обе команды нашли свою погибель в снегах на побережье Норвежского моря в январе 1554 года, так и не узнав, что третий корабль смог добраться до новых для Англии земель.

Москва Ченслора и его команду просто потрясла. Их не испугали ни ужасные ухабы, ни ранняя зима с глубокими снегами, ни дальняя дорога. Зато сколько всего нагляделись за поездку!

Но сразу к государю англичан не повели, дьяк Посольского приказа, помогавший им устроиться, развёл руками:

— Государь занят неотложными делами. Велено подождать.

Ждать пришлось больше десяти дней. Зато, когда попали на приём, оказалось впору руками поддерживать отваливавшуюся челюсть! Когда глава Посольского приказа дьяк Висковатый ввёл гостей в палату для приёмов, царь сидел на позолоченном троне, в одежде, также украшенной золотом, с короной на голове и скипетром и державой в руках. Русский государь молод, статен и умён, его глаза блестели неподдельным интересом, а временами и лукавством.

Сам государь, обилие золота и дорогих каменьев не только на одежде присутствующих, но и в отделке стен палаты, рынды, одетые во всё белое, с расшитыми позолотой кафтанами, немало поразили англичан. Государь принял их благосклонно, осмотрел привезённые подарки и терпеливо выслушал толмача, читавшего витиеватую грамоту короля Эдуарда. Ченслор за время прочтения грамоты не заснул только потому, что с любопытством разглядывал всё вокруг, потому решил, что царь лишь делает вид, что слушает. Оказалось, что ошибся, Иван Васильевич с усмешкой заметил, что грамота обращена неведомо к кому.

Пришлось объяснять, что король попросту не знал, как зовут государя столь славной страны и каково его звание. Царь усмехнулся:

— Теперь будет знать. Наше государство много больше вашего, нам вся Сибирь принадлежит!

Дьяк Висковатый чуть недоумённо скосил глаза на Ивана Васильевича, но благоразумно промолчал, в случае ненужных вопросов всегда можно обвинить в нерадении толмача. Царь даже глазом на главу Посольского приказа не повёл. Ну и что, что в Сибири пока хан Кучум?! Захотим, и будет наша! А далёкой Англии об этом и знать ни к чему.