Сам поп всё больше забирал власть над государем. Иван уже жил по его «Домострою». Царица против? Так ведь она мужнина жена, а коли муж священника слушает, то куда Анастасии деваться? Но между царицей и Сильвестром не просто чёрная кошка пробежала, та тихо ненавидела священника, мучаясь своей нелюбовью.

Но Господь сжалился над царской четой, года не прошло — родился второй сын — Иван. После доченька Евдокия, а потом и ещё сынок — Фёдор.

А у царя новый советчик. Узнав про него, бояре совсем взвились. Адашев и сам не больно знатен, а уж Ивана Пересветова привёл так вовсе из долговой ямы! Только таких в царских покоях не хватало! Чем взял царя Ивана этот должник?

Просто в своих челобитных о том, как устроить государство и власть царскую, советчик точно попал в мысли самого Ивана. Пересветов умён, немало повидал на своём иску, он доказывал, что Османская империя победила Византию потому, что та давно управлялась бестолковыми и ленивыми чиновниками, в отличие от сильного единовластного правления Магмет-салтана. Тех же, кто мешает сильной власти, надо огнём жечь, даже не вызнавая их вины! «Царь на царстве грозен и мудр, царство его ширеет, и имя его славно по всем землям». А ради этакой правды еретиков и супротивников можно и на кострах жечь, и в пыточной кровь пускать... И вину их спрашивать не обязательно, виновны уж тем, что против помыслили.

Могли быть лучший бальзам на душу Ивана в тот миг? Нет, он не стал немедля вешать или пытать бояр, больше того, остался в послушании у Алексея Адашева и Сильвестра, но зерно было посеяно в подготовленную почву. Это зерно даст такие всходы, от которых содрогнётся Русь, а руки царя Ивана омоются кровью многих людей, вины которых никто не спрашивал, по тому как виноваты уже только своими мыслями...

Иван Пересветов очень дельно изложил молодому государю проект реформы всей Руси, особенно военной реформы. Через несколько лет он ляжет в основу опричнины, словно Иван Васильевич на досуге вспомни т записки своего тогдашнего советчика. Может, так и было?

Сильвестр отнёсся к прожектам Ивана Пересветова спокойно, как относился ко всему, что не угрожало его влиянию на царя. Благовещенский священник доделывал «Домострой», и его больше занимала семейная жизнь Ивана, устройство царского быта. Вот в этом поп преуспел, Иван всё больше тяготился его мелочной опекой, но противиться не смел, хорошо помня исполнившееся страшное пророчество. Однажды он пожаловался жене:

— Живу точно сетью какой опутанный. Перед каждым шагом думаешь, одобрит ли это Сильвестр.

Анастасия вздохнула:

— А я и того хуже. Не люблю я этого попа, после его предательства невзлюбила. Что он всё карой грозит за любое непослушание?

— А может, прав он? Один раз не послушали, и вон какая беда...

— Что ж теперь, всё по его велению делать?

Вопрос остался без ответа, Иван и сам не знал, как быть.

Но шли год за годом, постепенно забывалось страшное, распрямлялись плечи молодого государя, опущенные после гибели первенца, зато всё чаще возвращалась мысль к словам старца Вассиана и к челобитным Ивана Пересветова. Особенно когда стало ясно, что Сильвестр больше как на мелочные придирки не способен, а Адашев не всегда прав в своих военных советах... Но пока благовещенский поп крепко держал молодого царя в подчинении своими пророчествами и угрозами беды его дорогим людям.

Освободиться от этой зависимости Иван не мог. И Анастасия не понимала почему. А ведь всё было просто...

К государю спешил невысокий человек, одетый в поношенное платье и стоптанные сапоги. Левой рукой, потемневшей от весеннего солнца, он прижимал к груди какие-то свитки, а правой размахивал при ходьбе, точно помогая себе. Космы если и были чесаны, то давно, поутру, но в них, видно, не раз за день лазили в задумчивости пальцы, разорванный на локте кафтан зашит через край явно не женской рукой, его хотя и чистили, но совсем вытрясти пыль не смогли, во многих местах так и остались потёртости... Лицо человека было задумчиво, он словно советовался мысленно сам с собой, временами губы начинали шевелиться, а рука и вовсе выписывала какие-то выкрутасы, очерчивая в воздухе что-то, видное ему одному. Куда ж такому к царю? Но стража даже не остановила идущего, да и он внимания на рынд не обратил, шёл себе как шёл.

Иван Васильевич ждал Барму. Год назад на площади напротив Кремля царь повелел заложить новый собор в честь взятия Казани. Сначала поставили обетную церковь, вокруг неё постепенно росли семь новых храмов, как бы охватывая уже готовый и забирая под себя. Такого на Руси не видывали. Строитель был, конечно, странен, но дело своё знал хорошо. Сейчас он нёс государю чертежи с исправлениями, которые неделю назад Иван Васильевич одобрил. Барма мыслил, что собор, стоящий чуть не посреди площади, должен сам стать центром Москвы за пределами Кремля.

Государь появлению строителя обрадовался:

— Входи, входи. Показывай, что принёс...

Историки до сих пор не могут решить: Барма и Постник — это два человека или всё же один? Первую церковь, каменную, построили в 1553 году, остальные, сначала деревянные, вокруг неё в 1555—1560 годах. По названию первого храма Покрова назван был и весь храм — Покрова-на-Рву. Позже, когда в 1588 году пристроит придел, в котором похоронили останки Василия Блаженного, храм получил нынешнее название. Сначала он выглядел довольно строго — красный кирпич и белый камень. Позже получил свой яркий облик и стал центрам площади, имевшей во времена Грозного совсем другое название — Пожар.

* * *

На пристани Гринвича переполох. Три корабля английского Общества купцов-искателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений, неведомых и доселе морским путём не посещаемых, «Бона Эсперанта», «Бона Конфиденция» и «Эдуард Бонавентура», 1 июля 1553 года уходили в далёкое тяжёлое плавание. Никто не знал, что находится там, куда они плывут. На картах за Норвегией белое пятно. Морякам во главе с Хьюго Уиллоби и Ричардом Ченслором предстояло разведать новый путь в Китай, а заодно открыть для английской короны новые земли. Льды холодных морей оставляли мало надежды встретить на побережье кого-нибудь, кроме дикарей в шкурах, но всё же моряки везли с собой грамоту короля Эдуарда VI с обращением к возможному владыке Полярной империи. Подозревая, что в диких краях за Норвегией живут орды, похожие на те, какие накатились пару веков назад на бедную Европу и едва не опустошили её подчистую, англичане захватили с собой двух потомков Батыевой рати. Королевский совет всерьёз полагал, что все дикие племена непременно должны понимать татарский язык. Откуда взялись эти люди в Лондоне, объяснить не могли даже они сами. Они плохо говорили по-английски, немногим лучше и по-татарски, но кто мог это проверить?

Отплывавшие прощались так, словно видели родные берега в последний раз. Для многих так и было. Норвежское море оказалось негостеприимным для английских кораблей, даже в июле их трепал один шторм за другим. Особенно сильным оказался тот, что захватил за Норвегией. Вот когда возглавлявшие поход Хьюго Уиллоби и Ричард Ченслор поняли, почему не слишком стремятся плавать в этих водах даже стойкие северные моряки. Но суда были хорошо оснащены, а команда жаждала открытия пути в Китай. Не всё же испанцам новые земли открывать, англичане тоже знали, что Земля круглая! И всё-таки им пришлось туго.