— Останься! — Легкая рука Лепида легла на его сильную руку.

Уходи. Уходи, прежде чем ты пожалеешь о том, что жив, а не мертв.

И он послушно подчинился ее воле.

В намерения Марка не входило слишком долго приводить в порядок свои свитки. Ведь, в конец концов, это его первый вечер в родном доме, и он должен провести его с женой и сыном. Однако он сел, чтобы посмотреть новый список стихов Марциала. Стихи, в свою очередь, напомнили ему об одной строчке Катулла, и ему захотелось ее уточнить…

— Отец! — услышал он со стороны двери тоненький голосок. Марк улыбнулся дочери. Сабина вошла в библиотеку, одетая в белую ночную рубашку.

— Не беспокойся, Вибия Сабина. Я приду поцеловать тебя перед сном.

— Нет. Меня послала мама. Сегодня она отвела меня в сторону и сказала, что приготовила тебе после ужина сюрприз. Так что… — За голосом дочери Марк услышал голос Лепиды. — … если ты через час после ужина не вернешься из библиотеки, то я должна немедленно сходить за тобой и привести тебя в спальню.

— Тогда я бросаю Катулла и сдаюсь на милость женщин этого дома! — шутливо воскликнул Марк.

Сабина взяла его за руку и потянула за собой прочь из библиотеки вверх по лестнице к спальне матери.

— Мне нравится мамина комната. Она вся голубая и серебристая, и там стоит большая кровать с пологом, похожая на раковину. Сегодня мама разрешила мне поиграть на ее кровати с драгоценными камнями. Тогда она и сказала мне, чтобы я привела тебя.

— Неужели? — удивился Марк. Все-таки он был прав, привезя их в Брундизий — раньше он никогда не видел, чтобы Лепида играла с дочкой. Но она сама родила Сабину, будучи почти ребенком. Сейчас она стала чуть старше.

Они остановились перед дверью спальни его жены.

— Ступай к себе и ложись спать, — сказал девочке Марк. — Я приду попозже и расскажу тебе сказку.

Няня увела девочку вниз по лестнице, Марк улыбнулся им вслед.

В следующее мгновение он рывком распахнул дверь спальни. Кровать Лепиды, под роскошным легким белым пологом, действительно была похожа на раковину. Он всегда думал, что Лепида могла бы быть прекрасной наядой, и это ложе-раковина удивительным образом подходило ей.

В следующее мгновение до его слуха из-за полога кровати донеслись стоны, хриплое, учащенное дыхание, исступленные крики.

Сначала его посетила мысль о грабителях — воришкам ничего не стоило забраться в комнату через окно.

Хромая, он подошел ближе, готовый поднять весь дом, но тут же, как вкопанный, застыл на месте. Нет, это были не грабители.

Нежное белое тело. Женское. И еще одно, сильное и загорелое, мужское. Разметавшиеся по подушке иссиня черные волосы. Римский профиль повернут к потолку, губы открыты в безмолвном стоне боли и сладостного облегчения. Побелевшие от напряжения пальцы крепко сжимают прямые юные плечи. Кровать вибрирует под весом ударяющихся друг о друга тел.

Павлин.

Лепида.

Пока он наблюдал за ними, любовники перекатились, и его жена оказалась сверху, на его сыне, и впилась ногтями ему в грудь. Лепида тряхнула головой, чтобы убрать от лица растрепанные черные волосы и бросила взгляд через плечо на входную дверь.

Павлин.

Лепида.

Именно тогда Павлин открыл глаза. Темные глаза, глаза цезаря, тупые и замутненные похотью. Затем взгляд Павлина переместился к двери. Челюсть тотчас отвисла, а все лицо приняло выражение комического ужаса.

— Отец! — воскликнул он, отпрянув от Лепиды, и, скатившись с кровати на мраморный пол, с опозданием схватил простыню, чтобы прикрыть ею наготу. Лепида даже не шелохнулась. Она откинулась на спину, и на ее лице появилась довольная кошачья улыбка.

— Отец, я…

Марк тихо закрыл дверь. Не было ни ярости, ни ощущения предательства — лишь камень с хрустом крошился, превращаясь в пыль.

— Отец, прошу тебя!.. — Павлин вышел из спальни в зал, завязывая на ходу шнурок туники. — Позволь мне все объяснить… — Его лицо напряглось и напоминало высеченную из мрамора маску. Собрались слуги, но их силуэты казались расплывчатыми пятнами. Лишь фигура отца виделась ему с предельной четкостью и резкостью. — Если ты только позволишь мне…

— Это может подождать. — Павлин почувствовал на себе глаза отца, но не нашел в себе сил ответить на его взгляд. — Я обещал твоей сестре сказку перед сном.

— Отец, ты должен верить мне. — Его голос сорвался на крик отчаяния, но он был бессилен что-либо поделать. — У меня и в мыслях не было…

— Я верю тебе… — Марк щелкнул пальцами, и рабы разбежались. За его спиной, хорошо видная через полуоткрытую дверь, Лепида набросила на себя платье. Затем, сев перед зеркалом, принялась расчесывать волосы. Марк не обращал на нее никакого внимания.

— Я не пытаюсь… — Павлин провел рукой по мокрым от пота волосам. — Я не говорю, что не виноват, но…

— Прошу тебя.

— Пожалуйста…

— Я не хочу знать никаких подробностей.

— Но я должен…

— Нет. Не надо.

Павлин знал, что такое отцовское «нет». Он не слышал этого слова с четырнадцати лет, когда умолял Марка взять его на праздник в Байи. Ему было отказано голосом сенатора, голосом, в котором звучала сталь. Голос Павлина оборвался, как будто чья-то рука пережала ему горло.

— Твой двоюродный брат Лаппий, по всей видимости, уже достиг Колонии Агриппины[2], в Германии, — бесстрастным тоном произнес Марк. Он стоял спокойно, в своей обычной простой тунике и сандалиях. Казалось, он нисколько не изменился за последние минуты, лишь уголки рта предательски подергивались. — Перемена места пойдет тебе на пользу. Лаппий считает меня старым дураком, но тебя любит. Он будет рад провести в твоем обществе пару месяцев.

— Я уеду завтра, — заявил Павлин, чувствуя, как им овладевает желание бежать из отцовского дома. — Как только поговорю с центурионом Денсом…

— Я все устрою.

— Тогда… тогда я уезжаю прямо сейчас.

— Пожалуй, это будет правильно.

— О боги, отец!.. — голос Павлина сорвался на шепот. Он попытался выдавить из себя слова «прости меня», но слова эти абсолютно не подходили для этой минуты. Он пристально смотрел на отца — тот стоял с посеревшим лицом, согбенный и подавленный — и едва сдержался от того, чтобы не разрыдаться.

Прошло не меньше часа, прежде чем я услышала за дверью нерешительные шаги мужа.

— Входи, Марк! — позвала я, протягивая руку к подносу со сластями. — Чем скорее мы поговорим обо всем, тем скорее я лягу спать.